— Винсент задал тебе вопрос, Нелли.
Хагстрем неохотно поворачивается и сосредоточивает на мне раздраженный взор:
— Какой личины?
— Той, которая была на преступнике. — Вот это класс! Употребить слово «преступник» там, где все остальные вполне бы за такового сошли. Я болтаю совсем как полицейский, и это явно выводит Нелли из равновесия.
— Личины не нашли.
— А твоему персоналу можно доверять? Всем этим… азиатским девушками и их личинам.
— Угу, — рычит Хагстрем. — Что-то еще, Эйнштейн?
Пытаться вести этих парней в нужном направлении, не выдавая себя, — это, я бы сказал, не фунт изюму. Я чувствую себя собакой-поводырем, чей слепой хозяин вдруг сам решил пересечь четырехполосное шоссе.
— Итак, ты говоришь, что всем официанткам и их личинам можно доверять, а также что проникшему сюда преступнику удалось это сделать только благодаря тому, что он носил костюм, схожий с костюмами остального персонала. Тебе это самую малость странным не кажется?
Теперь Хагстрем, похоже, понимает. А Джек ухватил это еще раньше, чем я заговорил.
— Фабрика звезд, — бормочет Хагстрем, и Джек кивает.
Опять двадцать пять.
— Фабрика звезд, — повторяю я. — А что это вообще такое?
— Это что-то вроде службы найма, — отвечает Джек. — Уйма девушек… они поступают отовсюду.
— Тогда, может статься, в эту фабрику звезд кто-то такой проник? — предполагаю я. — Тот, кому не нравится, как ты ведешь свой бизнес.
Джек кивает. Он явно идет в ногу со мной, а может, даже на шаг впереди.
— У нас тут есть бригады, — говорит он, — и всем нужна обслуга. Так что все мы порой малость черпаем из этой фабрики. Время от времени. А значит, все верно, доступ туда возможен. — Он поворачивается к Хагстрему. — Давай сюда девушек. Раздетых, без личин.
— Но…
— Делай как сказано.
Хотя прошел уже час, и все теперь утихомиривается, вокруг по-прежнему царит полный бедлам. Как только пороховой дым от выстрела Джека развеялся, Хагстрем взял все в свои руки, рявкая приказы подчиненным, которые тут же стали перекрывать двери и окна, лишая убийцу всяких шансов на спасение. Пожилая женщина, которая то и дело оказывается под боком у Джека, отвела его в уголок, что-то шепча ему на ухо. Чем чаще она появляется, тем больше я нервничаю.
— Чтобы через тридцать секунд все были здесь, в главном помещении, — объявил Хагстрем, после чего взялся носиться по клубу, сгоняя гостей и танцовщиц в одно стадо в центре зала, точно призовая овчарка. Мы с Глендой волей-неволей присоединились к остальным, подавленные командным тоном и грозным присутствием Хагстрема.
— Личины долой! — орет Нелли. — Все до единого. Ремешки и зажимы в левую руку, шкуры — в правую. Я хочу видеть ваши чешуйки, народ, и я хочу видеть их прямо сейчас.
Мы все повинуемся, масса народу разоблачается, а солдаты Джека так поражены неожиданным поворотом событий, что теперь, в обнаженной близости, напрочь забывают про обжимание со стриптизершами. Ибо, несмотря на всю голую плоть и трущиеся друг о друга чешуйки, очень тяжело испытывать сексуальное возбуждение, когда твой друг и коллега только что превратился в груду зеленого желе.
Кайф Гленды проходит, пока жуткая сцена высасывает последние остатки ее полугербаголического опьянения.
— Здесь чертовски холодно, — говорит Гленда, обхватывая себя руками уже после того, как она стянула с себя шкуру и аккуратно набросила ее на руку.
— Ты тоже, Нелли, — негромко говорит Джек. Губы Хагстрема сжимаются, а плечи поникают. Такой его вид мне очень даже по вкусу.
— Что?
— Личину долой. Живо.
— Но Джек…
— Нельсон, — ровным тоном произносит Джек, и я едва не роняю на пол свои вставные челюсти при упоминании настоящего имени Хагстрема. Неудивительно, что он проходит как Нелли. «Нельсон Хагстрем» слишком уж вязнет во рту. Хотя с таким прозвищем, как Нелли, тебе на школьном дворе как пить дать жопу надерут.
— Снимай ее. В темпе.
Хагстрем бранится и ломается, но в конце концов все-таки разоблачается, удаляя не только ноги, руки и туловище, но и маску — и тут я впервые вижу широкую и плоскую гадрозаврскую физиономию Нелли Хагстрема. Особняком от тупого рыла и странного набора зубов стоит безобразная вмятина в чешуйках у него между глаз — в том же самом месте, что и шрам на лбу его человеческой личины.
— Ты видишь? — шепчу я Гленде. — У него что-то с головой.
Гленда хихикает:
— Это точно. И у тебя тоже.
Я раздеваюсь одним из последних, и вовсе не по причине стыдливости. Просто я так сосредоточился на созерцании остальных, что совсем забыл к ним присоединиться.
— Давай, Винсент, — говорит Джек, подкатывая ко мне. — Кончай с этим.
Я в темпе разделся и полностью снял личину. Реакция остальных диносов меня в тот момент почему-то не заботила, хотя вообще-то бы ей следовало меня заботить.
— Раптор! — рычит Хагстрем и бросается ко мне, пока я скрещиваю руки в порядке самообороны. Со всех сторон сверкают когти — сотни стилетов, готовых превратить меня в чешуйчатое решето.
Гленда бьет Хагстрема где пониже, падая на колени, а я тем временем убираюсь с его дороги и разворачиваюсь, чтобы отвесить ему старого доброго пенделя. Но Хагстрем уже был к этому готов — перескочив через согнутое тело Гленды, он бросается в новую атаку.
Остальные люди Джека стягиваются в плотный кружок, пока мы с Глендой обращаемся лицом к внезапно воспылавшему гневом Хагстрему. Я очень мало сомневаюсь в том, что они вмешаются, если мы с Глендой возьмем верх. Стало быть, остались два варианта, один хуже другого: сбежать или погибнуть в бою. В общем, я выплюнул вставные зубы и оскалил свои настоящие клыки, готовый рвать и глодать…
— Хватит! — Единственное слово прорвалось сквозь гул ярости и напряжения. — Довольно!
Толпа резко разделилась, когда Джек направил свое кресло прямо по той плоти, что оказалась у него на дороге (если хочешь услышать, как динос скулит, попробуй переехать ему хвост на инвалидной коляске с металлическим ободом), врезался в самую середину кружка и остановился как раз между мной и Хагстремом.
Нелли по-прежнему рвался в бой.
— Он один из них, — рявкнул Хагстрем. — Долбаный раптор! И мы еще его в этот клуб пустили! Он-то как раз все это и устроил…
Голос Хагстрема резко оборвался, когда рука Джека буквально выстрелила к самым мягким частям толстой шеи гадрозавра. Он так крепко его ухватил, что остальные слова Нелли так и застряли у него в глотке, не успев вылететь изо рта.
— Для начала все это чушь свинячья, — заорал Джек, и внезапно его солдаты принялись усердно разглядывать пол, стены, друг друга, все, что угодно, только бы избежать взгляда своего босса. — Как раз из-за этого мы прежде всего и садимся в лужу со всеми остальными бригадами. Мы позволяем этой чуши встать у нас на пути.
Тут Джек махнул рукой еще одному своему подручному, которого все звали ББ. С виду ББ похож на Ричарда Греко, у него такая же лысина на макушке. Интересно, не из одного ли и того же каталога они себе личины заказывали.
— Приведи ребят из задней комнату. Всех сюда приведи.
— Брось, Джек, в самом деле, — сказал я, не на шутку озабоченный тем, куда все идет. — Я просто могу уйти. Тебе совсем незачем это делать.
— Я это сделаю, Винсент. А теперь отойди.
Джек отпустил измученное горло Хагстрема, и здоровенный гадрозавр отшатнулся назад, жадно хватая воздух.
Через минуту все присоединились к кружку. Джек устроился в середине, крутясь в инвалидной коляске и убеждаясь, что всем гангстерам видно своего босса.
— Мы семья гадрозавров, — начал он. — Это верно. Если на нас посмотреть, если нас обнюхать, если нас ощупать — да, мы все до единого гадрозавры, и нам следует этим гордиться. И мне нравится думать, что мы одна семья, когда речь заходит о главных интересах нашей организации. Мы заботимся друг о друге, мы приносим себя в жертву ради общего блага. Вот что делает нас сильными. Вот что делает нас сильнее остальных. Но мы стали изолированными, а изоляция приводит к слабости. Мы думаем, что мы хитры, ловки, знаем ответы на все вопросы — и именно здесь все начинает рушиться. Все начинает рушиться, как только нам кажется, что мы взяли все, тогда как мы взяли лишь самую малость. Я понятно выражаюсь?