Я поворачиваюсь к Норин и закидываю правую ногу на диван, чтобы сидеть с ней лицом к лицу.
— Знаешь, не думал, что наш разговор пойдет вот так.
Она прикидывается шокированной:
— Как, ты ожидал разговора?
— Ты знаешь, о чем я говорю.
— Уверена, что не знаю. — Норин играет по полной программе — теперь я могу это видеть. Конечно, она стала старше и мудрее, и я задумываюсь, не имеет ли крах наших отношений некую связь с созданием этой более крутой, но и более грустной женщины. В ее словах постоянно присутствует подтекст гнева, хотя Норин старается этого не выдавать. Та пара пощечин у лифта — между прочим, следы ее ладоней по-прежнему горят на более чувствительных частях моей фальшивой шкуры — была тщательно спланированной разрядкой и ничем больше.
— Послушай, — начинаю я, пытаясь найти переход в более нормальный режим разговора, — мы могли бы весь день сидеть тут и темнить…
— Отлично, — перебивает Норин. — Давай.
Но меня не так просто сбить с панталыку.
— Или мы могли бы уйти отсюда и с этим покончить. У тебя на меня зуб.
— Уверяю тебя, ничего такого.
— Значит, был зуб. С того самого дня на автобусной остановке, когда…
— Нет-нет, — снова говорит Норин и прикладывает палец к моим губам.
— Тяжело говорить, когда ты так делаешь, — бормочу я.
— В этом-то вся и идея.
Я чую Хагстрема раньше, чем его вижу, и мои плечи мгновенно напрягаются. Он скользит под бок к Норин и с непринужденностью первоклассного соблазнителя обнимает ее за голые плечи. По мне буквально прокатывает волна рыцарского духа, и я вскакиваю с дивана, готовый защищать честь Норин…
Но тут она наклоняется и его целует. Это требует повторения: она его целует. А я застываю перед диваном в полусогнутом положении, с занесенной для удара рукой, дьявольски напоминая бронзовую статую какого-нибудь дискобола, по которой случайно проехал каток.
Норин отрывается от губ Хагстрема и пристально на меня смотрит. Вид у нее почти такой же смущенный, как и у меня после лицезрения их с Хагстремом нежного поцелуя.
— Ты знаком с Нелли? — спрашивает она. — Мы помолвлены.
— Помолвлены, — машинально повторяю я. Это слово прыгает у меня в черепной коробке, никаких серьезных повреждений, впрочем, не нанося. — Помолвлены.
— Уже почти год. — Норин хлопает Хагстрема по колену и оставляет там руку. Бриллиант у нее на патьце крупный, но в то же время не нарочито крупный. Мне страшно хочется сорвать это кольцо. — Поначалу Джек не слишком обрадовался. Говорил, нечего бизнес и удовольствие смешивать. Но теперь…
Она снова целует Хагстрема, а я изо всех сил стараюсь вернуть себе самообладание и уйти отсюда подальше. Ничего хорошего не выйдет, если я останусь здесь и стану наблюдать, как они милуются совсем как… гм, совсем как мы с Норин обычно миловались. Но не успеваю я одолеть и десяти футов, как чувствую, что кто-то скользит мне под бок.
— Черт, ты только взгляни, как эти двое за дело взялись. Нашли себе гнездышко!
Под боком у меня Гленда, а в руке у нее бокал настоя. Лед кружит в прозрачной влаге, пока она крутит бокал.
— Это Норин, — сообщаю я ей.
— Ну да, мы прошлой ночью познакомились. Сестра Джека. Классная девчонка.
— Это Норин, — повторяю я. — Старшеклассница Норин. — Гленда в свое время слышала рассказы, терпеливо внимая бесчисленным пьяным воспоминаниям о моей утраченной любви.
Требуется какое-то время, чтобы достучаться до ее затуманенного травами мозга, но связь наконец налаживается, и я почти слышу звонок. Гленда поворачивается и окидывает Норин быстрым взглядом — таким взглядом, каким только женщина может изучать другую женщину. Наполовину конкурс красоты, наполовину процедура опознания подозреваемого.
— А, та самая Норин. Которую ты так продинамил.
— Спасибо тебе огромное.
Гленда пожимает плечами и закидывает в себя остаток настоя.
— Здесь просто изумительно, — говорит она. — Матрац, на котором я спала, наверно, фута три толщиной. Буфет славно затарен. Шкаф с травами не заперт, а климат в нем контролируется… Блин, у них тут даже частный кинотеатр внизу есть.
— Рад, что тебе здесь нравится. А для меня ты кое-чего не выяснила?
— Типа?
— Типа про тех девушек… официанток…
— Ах, да, — говорит Гленда, — они тут повсюду шастают. Здесь, в доме, там, в клубе.
— А ты в них ничего странного не заметила?
— Не-а. А что, следовало?
— Очень может быть. Не уверен. — Прямо сейчас мне просто хочется разыскать Джека, выяснить, нужен ли я ему зачем-нибудь, а потом вернуться в дом Талларико. Я по-прежнему остро чувствую, как грязь с ипподрома покрывает мою личину, и еще острее тревожусь о том, что крошечные частички распад-порошка могут таиться у меня на одежде, только и дожидаясь случая соприкоснуться с плотью диноса.
— Где Джек? — спрашиваю я.
Гленда кивает в сторону задней части пентхауса.
— Видела, как он там вместе с какой-то мелкой пожилой теткой исчез.
— Седовласая, держит себя в форме?
— Ага, она самая. А кто она такая?
— Вообще-то не знаю. И никто, похоже, не знает.
Мы с Глендой направляемся к задней части просторных апартаментов, по ггути обходя всякий антиквариат и предметы искусства, которыми мне, надо полагать, следует восхищаться. Но что я, черт побери, вообще знаю про искусство и антиквариат? В длинном коридоре по обе стороны ряды дверей, все заперты.
— Джек? — окликаю я. — Ты здесь?
Приглушенный стон из самого конца коридора. Мы с Глендой делаем еще несколько шагов.
— Джек, это ты?
Раздается еще один стон, и мне начинает казаться, что это как раз тот самый момент любого хорошего фильма ужасов, когда вся публика встает на ноги и орет мне бежать отсюда куда глаза глядят, хотя предпочтительнее — в ближайший полицейский участок.
Кряхтение, стон, краткий сдавленный рык — и все из-за той дальней двери. Я смотрю на Гленду.
— Как думаешь?
Она пожимает плечами:
— Это твоя ответственность.
Тогда я собираюсь с духом, готовлюсь резко стартовать…
Тут дверь раскрывается, и оттуда выкатывает Джек. На обезумевшего зверя он решительно не похож, и огроменный нож у него из спины тоже не торчит. Тем не менее он выглядит совершенно измотанным. Каким-то высохшим. Трехдневной давности воздушный шарик, вялый и сморщенный.
— Винсент, — шепчет Джек, и грудь его медленно вздымается, пока он с трудом втягивает в себя воздух. — Не знал, что ты уже сюда прибыл.
— Ага, всего минут двадцать тому назад…
Тут я умолкаю, видя, как за спиной у Джека из комнаты выходит пожилая женщина. Встречая мой пристальный взгляд, она мило мне улыбается. Затем хлопает Джека по плечу и что-то шепчет ему на ухо.
— Отличная мысль, Одри, — говорит Джек. — Так мы и сделаем. — Затем он снова обращается к нам с Глендой. — Давайте дойдем до универсама, мягкого мороженого поедим.
— Мягкого мороженого? В смысле, из автомата?
— А что? Для мягкого мороженого из автомата Винсент Рубио теперь слишком хорош?
— Да нет, — говорю я. — Просто… просто ты малость усталым выглядишь…
Джек нажимает на кнопку своей самоходной коляски, и она устремляется вперед, едва меня не сшибая.
— Тогда за мой счет. Уверен, вам с Норин требуется какое-то время, чтобы поладить. А с мягким мороженым ностальгия всегда легче проходит.
Его хорошее настроение кажется несколько вымученным, но, с другой стороны, я уже давненько мягким мороженым не баловался. Рапторы особенно подозрительно к нему относятся из-за наших крупных пазух, куда оно порой попадает. Но бесплатный десерт есть бесплатный десерт, а потому мы с Глендой спешим за Джеком, спускаемся на лифте и садимся в лимузин.
Вся компания состоит из меня, Гленды, Джека, Хагстрема и Норин. Несмотря на массу возможных тем для разговора, мы глухо молчим. Джек при желании определенно смог бы катнуть шарик, но он вяло полулежит на сиденье, почти утопая в черной коже.
— Джек, — спрашиваю я, — ты уверен, что хорошо себя чувствуешь?
Он кивает и поднимает оба больших пальца кверху, но даже это ничтожное усилие явно что-то из него забирает. Я задумываюсь, не начинает ли СМА, его болезнь, резко прогрессировать дальше. Возможно, мы все об этом думаем. Возможно, именно поэтому мы так молчаливы.