— Может, так оно и есть.
Я никогда об этом не думал.
— Тут дело в чести? Во всех этих мафиозных делах?
— Нет-нет…
— Он убил твоего брата. Я это понимаю. Я это знаю. Я также это чувствую. Не так, как ты, но я это чувствую. Тогда ты убиваешь одного из них, а потом они должны выяснить и убить одного из твоих парней, а потом…
Норин вскакивает и пинком отбрасывает стул в сторону. В глазах у нее вдруг вспыхивает огонь.
— Здесь кое-кто есть, — шипит она. — У Талларико среди нас есть свой парень. Он кормит его информацией. Рассказывает ему, что мы делаем, о чем говорим. Знаешь, что в результате получается? Предательство! Паранойя!
— Это слишком круто…
— Я пленница в собственном доме. Я никому не могу доверять…
— Я знаю…
— …потому что один из них… — Тут Норин сбавляет темп, снова обретая самообладание, но эмоции все еще вовсю в ней бурлят, окрашивая ее фальшивую кожу в темно-бронзовый цвет. — Один из них убил Джека, Винсент. И я знаю, что в следующий раз они будут стрелять в меня.
Конечно, она права. Норин теперь следующая логичная мишень в списке Талларико, а раз она не может облачиться в рыцарские доспехи, окружить себя неистовыми, прекрасно обученными самураями и оборудовать весь дом антитеррористическими устройствами, нет никакой возможности дать ей стопроцентную гарантию безопасности.
Впрочем, эту тему лучше не поднимать.
— А в чем тут вообще дело? — спрашиваю я. — Две семьи, вражда… Здесь четырнадцать-пятнадцать разных бригад, так что такого особенно скверного между рапторами и гадрозаврами?
— Дело в Эдди, — просто отвечает Норин.
— Да уж, он псих еще тот.
— Когда дела вел его брат, все было по-другому. Всем хватало места, и никто особо не жаловался. Хотя была война… черт, еще лет за пятнадцать-двадцать до того времени, как мы сюда переехали, и она искалечила семьи. Вообще-то я слышана только рассказы, но война действительно была. А потом, когда пыль осела, все они собрались вместе, заключили мир, и мы с Джеком попали сюда уже в мирное время. Когда Франческо заправлял гадрозаврами, а Фрэнк отвечал за рапторов… тогда все было хорошо. Все работало.
Я решаю ее подтолкнуть.
— А потом Фрэнк передал штурвал Эдди.
— Да, Эдди.
— Значит, именно его надо за все это винить?
Норин пожимает плечами и отворачивается.
— Часть вины тут многие должны взять на себя.
Двухтоновый звонок от телевизора — уже 7:00 вечера, а значит, сейчас начнется новый раунд тактики запугивания. Верные своей традиции, дикторы уже нацепили мрачные физиономии — глаза полузакрыты, щеки ввалились, словно всех их детей только что у них на глазах сожрали вараны. С другой стороны, они, очень может быть, специально снимают этот эпизод для нового фильма ужасов.
— Алиса обрушивается на побережье, — практически орут дикторы, и восторг в их голосах напрочь опровергает их выдержанное, предписанное правилами Федеральной комиссии связи поведение, — и мы вышли в прямой эфир, чтобы донести до вас, как все будет рушиться. Окончательные вычисления продолжаются для следующих районов…
Норин вырубает ящик и швыряет пульт в другой конец помещения.
— Вперед, — говорит она. — Делай то, что мне от тебя требуется.
Я встаю и потягиваюсь, от всей души желая забраться в ванную комнату и хоть ненадолго выпустить на свободу свой хвост. Однако меня ждет долгая поездка на такси, а транспортные потоки от побережья наверняка создадут мне дьявольские проблемы. Всех уже наверняка поставили на уши по-садистски любезные синоптики седьмого канала и эта их Алиса — Мать Всех Штормов.
— Может, мне кто-нибудь такси вызовет?
— Сейчас? Никакого такси ты не найдешь — все таксисты дома. Опускают ставни, забирают досками все, что только могут. Мы одолжим тебе машину.
— Я не могу…
— Не будь идиотом, — говорит Норин. — Бери ее.
— Но…
— Все, иди.
Спорить с Норин бесполезно, и в конце концов я беру напрокат превосходный автомобиль — «мерседес-600» 1998 года. Более чем солидную немецкую машину выкатывают из гаража на подъездную дорогу к самому вестибюлю, и она ждет там моего прибытия. Я плюхаюсь на роскошное кожаное сиденье, контуры которого не иначе как обласкивают мое тело.
— Ух ты, — говорю я Норин, регулируя положение зеркала заднего вида — при помощи электромоторчика, черт побери, не иначе. — К такому я мог бы привыкнуть.
— Не советую особенно привыкать, — отвечает она. — Раньше это была машина Джека. Еще когда… еще когда он мог ходить.
Норин отворачивается, запинка в последней фразе выдает ее скорбь. Я подлаживаю поясничную опору, чтобы стало помягче моему измученному хвосту.
— Да, кстати, — говорю я, высовывая голову из окна, — может, мне что-то такое полагается делать? В плане безопасности?
— Тина чего?
— Ну, в Лос-Анджелесе, когда землетрясение, тебе полагается скрючиться у дверного прохода — для структурной поддержки. Такого рода вещи. Чтобы я немножко мертвым не стал.
— Если крыша слетит, беги в ванную комнату.
— Если крыша слетит?
— Ага. Беги в ванную комнату и залезай в ванну.
— Зачем?
Норин несколько секунд размышляет.
— А черт его знает. Так учат.
— В ванную комнату. В ванну. Понятно.
Я машу Норин на прощание, а в голове у меня снова и снова прогоняется та ее фраза — «если крыша слетит, если крыша слетит». Я воображаю себе процесс — дранка рвется, древесина скрипит, все строение разлетается как игрушечный домик злобной дошкольницы — «если крыша слетит, если крыша слетит» — вопли ужаса, глаза, обращенные к небу, когда оно внезапно рвется, и ветры стремительно тянутся вниз, точно гигантские пальцы, чтобы заварить жуткую кашу и прервать еще толком не прожитые жизни, — «если крыша слетит, если крыша слетит»…
И я запускаю мотор машины…
Лишь долю секунды спустя понимая, что я только что завел личный автомобиль знаменитого мафиозного босса…
И выжил, чтобы об этом рассказать. Легкое гудение двигателя вознаграждает мой поворот ключа, и я расслабляюсь на сиденье, облегченно выдыхая. Норин, должно быть, заметила выразившуюся у меня на лице тревогу, потому что она просто смотрит на меня, смеется и говорит:
— Трах-тибидох.
Немало времени потребовалось, чтобы как следует отладить все в этом «мерседесе» — Джек был куда крупнее меня, а потому все настройки сиденья и зеркал были сделаны с учетом его габаритов. К счастью, взрывчаткой парни Талларико, похоже, не балуются. Будем надеяться, что с тормозами они тоже не химичат.
В конечном итоге я заставляю магическую формулу машины соответствовать моей собственной и вывожу чудо немецкой технической мысли по скату подъездной дороги, направляясь к воротам…
И едва не врезаюсь в бежевый «бьюик»-седан, что пулей выстреливает из гаража. Я ударяю по тормозам, а моя ладонь машинально нажимает звуковой сигнал. «Бьюик» стремительно проскакивает вперед, не уделяя мне почти никакого внимания, но я успеваю заметить пассажиров.
Девушки с фабрики звезд. По меньшей мере пять азиаток плотно упакованы на заднем сиденье. А ведет машину не кто иная, как недорослая мадам Одри, причем шарик ее седых волос совсем чуть-чуть возвышается над рулем. Сперва меня удивляет, как она вообще может водить, когда почти ни черта не видит, а потом, когда я вспоминаю, что она чуть было не врезалась в первый же попавшийся ей по пути «мерседес», меня уже мало что удивляет.
Прямо сейчас ни на какие боковые маршруты у меня времени нет — если я сию же секунду не помчусь прямиком к Талларико, Алиса нагрянет раньше, чем я туда доберусь.
И все же я не в силах упустить такой чудесной возможности — шанса разузнать немного больше про Одри и этих вездесущих девушек. Я сажусь на хвост к «бьюику», позволяя нескольким машинам расположиться между нами, пока мы следуем в вялом транспортном потоке, оставляя позади пляжи, пересекая трассу И-95, направляясь ближе к центру округа. Дома здесь поменьше размером, газоны перед ними неухожены. Сорняки душат окружающую траву, и у меня создается впечатление, что это не совсем та версия Флориды, которую обычно рекламируют в туристских проспектах.