— Приотстань, когда мы войдем, — говорю я. — Я поговорю с Джудит, а ты…
— А я сопру какой-нибудь жратвы.
Я хватаюсь за ручку одной створки, Гленда за ручку другой. Тянем.
И на нас ударной волной обрушивается звук; музыкальный вихрь подхватывает нас и отбрасывает в распахнутый дверной проем. Оркестр, толпа, невероятный шум на мгновение спутывают мои мысли, и я способен только пялиться на все это. Три сотни, четыре сотни, пять, тысяча? Сколько здесь смешалось существ? Сколько бы ни было, немалую их часть составляют дины, ибо когда спадает волна звуков, меня заливает вторая — ароматическая, и, наряду с запахами пота и алкоголя, я различаю ароматы сосен и утра и всевозможных трав. Гленда приходит в себя и бредет по залу в поисках закусок. Я направляюсь в другую сторону, оглядывая кутил и пытаясь засечь любые знакомые черты, запахи или звуки.
Костюмы здесь поинтересней, чем в «Червоточине» — у этого народа есть бабки на всю эту канитель, — я просто диву даюсь, до чего замысловаты и мастерски сшиты некоторые из одеяний. Женщина, чье дыхание настолько сдобрено ромом, что я чую его за тридцать ярдов, приближается ко мне вихляющей походкой и утонченно рыгает прямо в лицо. Она наряжена чем-то вроде большого письменного стола с двумя ящиками в районе живота и столешницей под самым подбородком, которую она поддерживает руками. Ко дну одного из ящиков приклеена Библия, а к столешнице очки.
— Угадай, кто я! — вопит она мне в самое ухо.
— Я не знаю.
— Что? — взвизгивает женщина.
Я повышаю голос:
— Я сказал, что не знаю!
— Я — роман на одну ночь! Понял? Роман — книга в гостиничной тумбочке! Роман — любовь на одну ночь! Я — роман на одну ночь!
Если ее отпихнуть, она грохнется и поднимет шум, поэтому я просто извиняюсь и в просвет между двумя пончиками ввинчиваюсь в толпу. Окружающие носороги бодают меня в бок, и я кручусь в поисках лазейки. Но тут же попадаю в общество инопланетян с черными глазищами, застывшими и угрожающими. Они тянут ко мне длинные тонкие руки со стаканами джин-тоника. С другой стороны — пререкаются, кувыркаются, валятся на пол Эбот и Костелло;[9] Никсон, жалко и высокопарно убеждающий Эйба Линкольна в своей честности; свинья-копилка, набитая долларами…
И Карнотавр. Настоящий, истинный, неподдельный Карнотавр собственной персоной. Весь остальной зал меркнет, будто проваливаясь в некую визуальную пропасть, ибо все огни поворачиваются и упираются в дина, болтающего в отдалении с Мэрилин Монро. Моя первая мысль, что в угаре Хэллоуина кто-то забыл натянуть оболочку, подобно тому как дети, облаченные в человеческую кожу, порой забывают об одежде и голыми выбегают на улицу, тряся на ветру человечьим срамом.
Мои ноги сами собой пересекают зал, и, оказавшись в трех футах от дина, я чувствую его запах — запах апельсинов, запах хлора — ее запах — запах Джудит Макбрайд. Необлаченной и непринужденно болтающей, как будто так в этом мире и положено. Я вполне способен понять непреодолимое влечение, всепоглощающую необходимость освободиться от корсетов, зажимов и ремешков, но не здесь, не сейчас, не перед млекопитающими. Нимало не задумываясь о приличиях и последствиях, я кидаюсь к Джудит и хватаю ее за локоть мускулистой конечности Карнотавра.
— Она сейчас вернется, — объясняю я изумленной Мэрилин, которая, при ближайшем рассмотрении, скорее Марвин, и тащу Джудит в укромный угол, где можно высказать ей все без обиняков. — Что, черт возьми, вы себе позволяете, появляясь в таком виде? Вы что, не в своем уме?
Растерянная Джудит отвечает:
— Кажется, на этот раз, мистер Рубио, придется вас вышвырнуть. — Она поднимает руку — переднюю лапу — в сторону невидимого отсюда охранника, но я на полпути перехватываю ее конечность, сжав пальцы своим кунфуистским захватом.
— Вы не можете… это… это нарушение из нарушений… невероятное… выйти без облачения…
— Сегодня Хэллоуин.
— Плевать на праздник, вы не имеете права рисковать безопасностью только потому, что некоторые млекопитающие строят из себя идиотов.
— Уверяю вас, я ничем не рискую.
— Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду…
— Но вы не слушаете меня. Это Хэллоуин. Это — просто — костюм. Костюм динозавра. Не более того.
Разжав пальцы, я отпускаю когтистую лапу.
— Этого не может быть. Рот… он движется, когда вы говорите. Все в точности, как… зубы… язык…
Джудит смеется, и костюм Карнотавра покачивается вверх-вниз:
— Я потратила на этот костюм больше, чем вы, возможно, на все свое жилище, мистер Рубио. Надеюсь, вышло реалистично. А что до его возможностей… ну, вам лучше знать.
— Так вы… нарядились?
— Я вас уверяю… я клянусь вам… что надетое на мне — просто костюм динозавра.
Я понижаю голос, хотя здесь и сейчас никто ничему бы не удивился, даже подслушай он ненароком:
— Так вы, выходит, дин, облачившийся человеком, облачившимся дином.
— Что-то вроде этого, — кивает она и в доказательство осторожно отгибает шкуру на поясе, где теперь я замечаю шов. Действительно, там видна бледная плоть «натурального» цвета человеческой оболочки миссис Макбрайд.
— Хороший костюм, — выдавливаю я из себя.
Однако в результате она смеется, а смех ее куда лучше, чем вопль телохранителям швырнуть меня в чашу с пуншем.
— Потанцуем? — спрашивает она и, не дожидаясь ответа, направляется к танцплощадке.
Исполняют фокстрот, и я стараюсь вспомнить движения танца.
— Почту за честь и надеюсь, вы сможете простить меня. — Болтовня за танцем может оказаться превосходным вступлением к последующим моим вопросам.
Все так и происходит: беседуя о погоде, о городе, о безумии этого праздника, мы с Джудит медленно-медленно-быстро-быстро кружим по площадке, и с каждым проходом и поворотом я все больше беру инициативу в свои руки. Она и сама танцует превосходно, чуть напряженно, но на редкость изящно следуя моим движениям. Вскоре я начинаю говорить, не отсчитывая про себя такты, и мы увлекаемся легкомысленной болтовней.
— Вы покончили с вашими изысканиями? — спрашивает она.
— И да, и нет.
— Мне кажется, вы здесь появились потому, что обнаружили нечто совершенно неожиданное. Так вы, сыщики, говорите обычно? Нечто совершенно неожиданное?
— Случается.
— И теперь вы хотите меня о чем-то спросить.
— При первом удобном случае.
— Что ж, мы, похоже, исчерпали темы для светской беседы, так почему бы не перейти к делу. Полагаю, вы уже успели поговорить с этой женщиной, Арчер.
— Да.
— А с остальными из гарема Раймонда?
— Гарема?
— Шокированы? Не стоит.
Я уже выяснил, что Джудит знала о романе мужа с Сарой — это мне открылось сегодня за ужином, — но во сколько же еще интрижек Раймонда она была посвящена?
— Так вам было известно о его увлечениях? — Мы обходим более медленную пару.
— Не сразу, нет. Мне потребовалось какое-то время, чтобы понять, но совсем немного. Раймонд был выдающимся человеком, но по части сердечных дел мой супруг давным-давно пережил гарантийный срок. Начал он вполне сдержанно, — продолжает Джудит, — девица из офиса, я полагаю. И какое-то время это казалось мне довольно милым. Знаете, взял под крыло юное создание и ведет сквозь лабиринт корпоративного бытия.
— А потом? — Всегда есть это «потом».
— А потом он начал ее трахать. — Оркестр играет в нарастающем темпе, и мы, соответственно, движемся все быстрее.
— И что сделали вы?
— Единственное, что могла: жила с этим. В этом нет ничего необычного.
— В чем?
— В неверности. У меня нет ни единой подруги, чей муж не ходил бы налево у нее за спиной. — Так, теперь оказывается, что мне нужно остерегаться целого кружка кройки и шитья. — Но не то чтобы мы выходили от этого из себя. Во всяком случае, публично.
— Наносите ответный удар тогда, когда они не смотрят?