Не знаю, как ему это удавалось, но Эрни был постоянной опорой общественного транспорта. Действительно, каждую неделю, обычно по четвергам, не реже одного раза утром и одного вечером мой партнер-Карнотавр усаживался на скамейку и ждал, когда покажется номер 409, чтобы добраться до нашей конторы на Вест-Сайд, а потом вернуться домой.
«Будь ближе к народу, — не уставал говорить мне Эрни. — Не теряй связи с добрыми людьми». И хотя в этом автобусе нет никаких добрых людей, к которым мне захотелось бы стать поближе, я уверен, что сам Эрни верил в свои слова. Я всегда был в этом уверен.
Эрни.
Последний раз я видел Эрнста Джей Ватсона, частного детектива, утром восьмого января, почти десять месяцев назад. Он направился к двери, и я почел за лучшее не заметить его уход. Мы как раз закончили на редкость несущественный спор — полная чепуха, мелкая размолвка из тех, что случались у нас три-четыре раза в неделю; точно так же ссорятся давно живущие вместе супруги из-за привычки мужа грызть оставшийся на дне стакана лед или пустой непрекращающейся болтовни жены — привычка, не более того.
«Я позвоню тебе, когда вернусь из Нью-Йорка», — бросил он, переступая порог нашего офиса, и я хмыкнул в ответ. Вот так — просто хмыкнул. Последним, что услышал от меня Эрни, было недовольное «гм», и только ежедневная доза травки позволяет отогнать эту свербящую мысль.
Конечно, все его внимание сконцентрировалось на том деле, ничем, как мне казалось, не отличавшемся от других, но оно не было обычным. Это было большое дело. Большой Тиранозавр Рекс. Вернее сказать, большой Карнотавр.
Раймонд Макбрайд — Карнотавр, знаток самок рода человеческого и великий заправила «Макбрайд корпорейшн», финансового конгломерата, специализирующегося на ценных бумагах, облигациях, скупке акций, да практически на любой авантюре, где гребут деньги лопатой, — был убит в сочельник в своем офисе на Уолл-стрит, и событие это взволновало сообщество динозавров куда более обыкновенного.
Команда первоклассных судебных медиков, отправленная на место преступления, провела обследование столь небрежно, что не смогла определить, кем был убит Макбрайд — человеком или своим братом динозавром, так что Национальному Совету — представительному объединению ста восемнадцати региональных Советов — пришлось отправить для предварительного расследования бригаду собранных по всей стране детективов. Убийство динозавра динозавром, независимо от обстоятельств, влечет за собой обязательное рассмотрение Советом, а потому необходимо прежде всего и как можно быстрее выяснить, кто повинен в преступлении и, что еще важнее, на кого возлагать бремя штрафной ответственности. Совет всегда начеку, когда можно урвать по-быстрому.
— Они сулят по десять косых каждой ищейке, что возьмется за это дело, — поведал мне Эрни в пятницу утром, сразу после Нового года. — Совет желает выяснить все как можно скорее — еще бы, такая шишка. Хотят знать, не человек ли его укокошил.
Я, помню, пожал плечами и отмахнулся:
— Его убил динозавр. У млекопитающих кишка тонка замочить такого богатого парня.
Тогда Эрни ухмыльнулся — обычной своей гримасой, от которой лицо его делалось шире на добрых три дюйма, — и возразил:
— А богатых никто и не убивает, Винсент. Тут всякий становится бедным.
Сказав это, Эрни ушел, я хмыкнул, а через три дня он был мертв. «Дорожно-транспортное происшествие» — так они выразились. «Скрывшийся таксомотор» — вот как они объяснили. «Сбил и уехал, ничего особенного» — утверждали они. Я ни единому слову не поверил.
На следующее утро с одним чемоданом, полным тряпок, и другим, полным базилика, я полетел в Нью-Йорк. Мне мало что запомнилось из той поездки. Вот несколько отрывочных образов, прорвавшихся сквозь зияющие провалы базиликовой тьмы:
«Окружной дознаватель, вскрывавший и Макбрайда, и Эрни, вдруг исчезает. В отпуске где-то на Тихом океане. Ассистент — человек, от него никакого толку, и сотрудничать он не желает. Драка. Кровь, кажется. Служба охраны».
«Бар. Кориандр. Женщина — Диплодок, что ли. Номер в мотеле, сырой и грязный».
«Полицейский офицер, один из многих расследовавших предполагаемый наезд, отягощенный бегством и отнявший у Эрни жизнь, отказывается отвечать на мои вопросы. Отказывается пустить меня к себе домой в три часа утра. Его плачущие дети. Драка. Кровь, кажется. Капот патрульной машины».
«Другой бар. Орегано. Другая женщина, несомненный Игуанодон. Номер в мотеле, такой же сырой, такой же грязный».
«В моем распоряжении банковская карта одного из многочисленных счетов Южнокалифорнийского Совета, потому что я тогда еще представитель Велосирапторов и уважаемый член самого бюрократического и лицемерного правления динозавров со времен Оливера Кромвеля и его дружков — Бронтозавров от первого до последнего, — обезумевших в сокровищницах Британской империи. Несанкционированное снятие со счета тысячи долларов. Еще одно, на этот раз десяти тысяч. Взятки в надежде на то, что кто-нибудь — кто угодно — даст мне сведения о Макбрайде, об Эрни, об их жизни и смерти. Новые взятки, чтобы скрыть первые. Бесполезные расспросы, ничего мне не принесшие. Ярость. Драка. Толпы полицейских».
«Судья, допрос и отстранение от дела. Авиабилет до Лос-Анджелеса и вооруженный эскорт, чтобы выпроводить меня с подчиненной трем штатам территории».
Совет каким-то образом прознал о моем творческом отношении к ведению их счета и ощутимых потерях — да и не было у меня настроения скрыть это как следует, — и проголосовал за то, чтобы дать мне пинка под зад. Дабы выправить положение дел, как они выражаются, и с единогласным «за» от всех членов Южнокалифорнийского Совета. За одну неделю я лишился всего: общественного положения, трезвости, безупречного полицейского досье, лучшего друга. На том и закончилось мое расследование, да и вообще вся моя жизнь частного детектива, работающего в пригородах Лос-Анджелеса.
Если меня чему-то и научила первая неделя этого января, то лишь одному: есть долгое, медленное, изматывающее восхождение к среднему классу, а вот вниз летишь так, что дух захватывает.
Автобус ползет себе дальше.
Три часа спустя перед «Эволюция-клубом» я останавливаю чихающую и фыркающую машину, которую взял напрокат в самом захудалом агентстве, и возношу тихую молитву автомобильным богам за то, что последние две мили дорога непрерывно шла под уклон. Эта проржавевшая «тойота-камри» 83 года окончательно заглохла, когда я ехал через Лорел-каньон, и потребовалось часа полтора, чтобы найти того, кто откроет дверь незнакомцу, требующему плоскогубцы, проволоку и кусачки. Оказывается, я не первый, кто решил слегка усовершенствовать несчастный автомобиль, — взглянув на мотор, я погрузился в другую реальность, где механиками позволено быть лишь детям и душевнобольным. Изношенная подарочная тесьма связывала пучки проводов, на одном из цилиндров сохранилась наклейка супа «Кембл», и я голову даю на отсечение, что из канцелярских скрепок не смастеришь хорошего кронштейна для свечи зажигания. Я просто представить себе не могу, что любое из этих ухищрений продержится хотя бы до вечера. Если повезет, я смогу выдавить из Тейтельбаума еще немного денег и возьму машину получше, ибо, насколько я способен предвидеть ближайшее будущее, этот маленький японский импорт сегодня же надорвется под тяжестью наспех залатанного мотора и самопальных бензиновых шлангов, совершит харакири и благополучно покинет сей мир в пользу менее кустарного агрегата.
И я решаю не повторять эксперимента с автобусом.
«Эволюция-клуб» — заведение явно для динозавров, тут двух мнений быть не может. Нам по душе такое дерьмо, шуточки для внутреннего пользования: от них мы чувствуем себя ой куда как круче двуногих млекопитающих, с которыми приходится делить господство над миром. Сам я чаще всего бываю в клубе «Полезные ископаемые» в Санта-Монике, но случалось мне засиживаться до утра и в «Динораме», и в «Метеоре», и в сердце города — «Тар-Пит-клубе», да всех не перечесть. По последним данным Совета, динозавры составляют около десяти процентов населения Америки, но я подозреваю, что нам принадлежит несоизмеримо большее количество ночных клубов этой страны. Оно и понятно: если приходится большую часть дня проводить в человечьем обличье, то как же обойтись без места, где вечером можно расслабиться в обществе тебе подобных.