Теплокровы тем временем стали отходить, наверное поняв, что таким мизерным количеством им высоту не взять. Короткими перебежками от дерева к дереву. Укрыться они хотели, как я понял, за холмом на той стороне дороги, невысоким, но для полной безопасности сойдёт. Забросить туда гранату из подствольника не выйдет, далековато. С другой стороны, хрен его знает, может из этого и долетит.
Подумав о подствольнике, я даже слегка испугался. Вдруг Хлох сейчас вспомнит и крикнет что-то вроде — навесь тварям подарочек. А убивать мне всё ещё не хотелось. Очень не хотелось.
Шестеро теплокровов почти разом ломанулись через дорогу к холму, и Хлох подбил бежавшего последним. Значит, ещё один точно мёртв. Наверное, тот, за кустом который.
Я опять сознательно направил пару пуль в молоко, надеясь, что Хлох в запале этого не заметит.
Один из пятерых вдруг остановился, вернулся к раненому, и ухватив его под руки, тяжело попятился. Остальные, уже скрывшись за холмом, начали короткими очередями прикрывать его, но не особо прицельно. Никаких «фонтанчиков» земли или каменных крошек поблизости я не увидел.
Да и следил я сейчас больше за Хлохом, который целился в тянувшего раненого товарища. Пару раз его палец отдалялся от крючка, потом снова медленно ложился на него. У меня дыхание замерло. Выстрелит, нет?
Теплокров затащил раненого, а может и убитого, за холм, а Хлох не выстрелил.
— Щер! — он зло сплюнул. — Всё, засели гады. Теперь по дороге идти не получится.
Поднявшись, он опёрся спиной на каменную стену, и закрыв глаза, медленно выдохнул. — Надо думать.
Это и ежу понятно. Я отжался руками от пола и на корточках перебрался ближе к костру. Ветки ещё оставались, нас всё равно спалили — почему бы не разжечь его и не погреться?
— Братишка, кинь зажигалку.
— Знаешь, ты не обижайся только, — Хлох поднял на меня задумчивый взгляд, в котором было что-то ещё. Трудно определить. Не подозрение, нет. Недоверчивость какая-то, — Но мне показалось, что ты специально мимо стрелял.
Я на какое-то время замер, но быстро пришёл в себя. Да, так просто не объяснить. Да и вообще не объяснить, по любому. Значит, придётся врать.
— Винтарь чё-то вправо и вверх ведёт. Вроде не было такого раньше, — я пожал плечами. — Хотя, честно говоря, и не помню даже, Хлох, было или не было. Ничё, я уже чуть пристрелялся.
Он ещё несколько секунд смотрел на меня, потом полез в карман, достал зажигалку, и кинул её «навесом».
Вик вернулся через полчаса. Улыбнулся виновато, положил большой рюкзак на землю и снова исчез. Дара тут же рюкзак развязала, намереваясь в нём хорошенько порыться. Виною был голод, который вдруг взрос, как на дрожжах и принялся выделывать с желудком неприятные вещи. Сдавливать его, тянуть в разные стороны, бурчать им…
Но рыться не пришлось. Еда оказалась сверху. Мысленно поблагодарив Вика за сообразительность, Дара оживленно извлекла из рюкзака пышный кругляш хлеба, одну банку консервов и пару небольших и очень твёрдых на ощупь плодов. Достала из-за пояса нож бородатого и приставив остриё к консерве, замахнулась, чтобы ударить по рукоятке. Но вдруг, словно что-то вспомнив, бить не стала, а поднесла нож к лицу. Разглядела его с обеих сторон, скривилась.
Полминуты она тщательно отирала лезвие о траву, вспоминая, как пузырился воздух на шее бородатого, как текла кровь. Потом снова придирчиво рассматривала. Вроде чисто.
Помучившись, она кое-как вскрыла банку. Вдохнув запах мяса, отломила краюху и тут же откусила почти треть. От обильного слюнотечения больно свело скулы, но она не перестала жевать, а даже напротив, поддев ножом кусок мяса, отправила его вслед за хлебом. С набитым до отказа ртом, попыталась откусить ещё и от плода, но у неё не получилось. Задвигала челюстями энергичней, давясь и пищей и смехом. Со стороны она, наверное, походила на обезумевшего с голодухи хомяка.
Наконец, во рту освободилось место для плода и она с жадностью вгрызлась в него зубами, но тут же скривилась. Он был очень горьким, напомнив противную редьку из детства. Тогда она от неё отказывалась, лучше уж кашу с маслом жевать, чем такую гадость, но теперь голод заставил её снова и снова вгрызаться в неприятный плод, кривясь, но продолжая есть.
Когда Вик вернулся во второй раз, Дара уже успела насытиться и даже два раза совсем неприлично отрыгнуться. На плече парня висела большая сумка, которую он довольно легко снял и бросил на землю. В левой руке Вик держал лопату с коротким черенком.