Фух! Теперь нужно ещё отыскать свою рубаху и обувь, и валить отсюда со всех ног.
Нет, ну как можно было так перепить? Что это за „Скорость четвёртка“ такая? На вкус ведь куда мягче той бормотухи, что мы в боксе пили.
Попрыгав на одной ноге, я натянул штаны. Зачем-то в процессе этого пощупал „его“, наверное, подсознательно желая придушить, и медленно приоткрыв дверцу, взглянул на кровать. Сердце моё тут же замерло, а на губах появилась глупая улыбка.
Хайя сидела на кровати, обняв согнутые колени, и нежно так смотрела на меня. Улыбнулась в ответ на мою улыбку, я тяжело сглотнул слюну и пару раз кашлянул.
— Ты был великолепен, — бросила она стандартную фразу. Вряд ли она помнила… хотя почему? Она уже к этой их „Скорости“ приловчилась же, наверное, и знала сколько её нужно пить, чтобы не отключиться полностью. — И очень раскован, — её улыбка стала шире. — Мне такое нравится.
Я?! Раскован?! С ящерицей?! Боже, я полный извращенец!
— Иди ко мне.
Я зашарил глазами по полу, ища хотя бы рубашку. Ботинки понятно, что где-то возле двери, а вот где рубашка?
На всякий случай бросил взгляд на потолок. Нет, на простенькой люстре её нету.
— Хайя, прости. Но сегодня же операция важная начнётся. Или наступление. На Кровлик какой-то. Нам туда нужно, — я, наконец, увидел рукав своей рубахи, который торчал всё из-за той же тумбочки, и радостно бросился к нему. — Меня же командиры на части порвут и звания лишат. Ну, ты же понимаешь? Это же служба, а не хухры-мухры.
Я мельком взглянул на удивлённое лицо Хайи. Наверное, не поняла что такое хухры-мухры, глупо подумал я и, вытащив рубашку из-за тумбы, быстро натянул её на свой ящериный торс.
— Так ты что не поцелуешь меня даже? Хош, миленький. Ну так же нельзя. Нам же было хорошо вместе.
„Не помню, и не дай бог вспомнить, как нам с тобой было“ — пронеслась в похмельном мозгу острая мысль, и я трясущимися пальцами весьма проворно застегнул пуговицы. Бросил машинальный взгляд на банки, приподнял одну, вторую… вроде что-то булькает. Вылил остатки содержимого в себя и шумно выдохнул.
— Потом поцелую. Правда. Зацелую просто. А сейчас у меня во рту не айс. Не айс — это не хорошо, значит. Всё. Люблю. Очень люблю…
Бормоча этот бред, я отступил к двери, и присев на корточки, торопливо обулся.
Хайя поднялась с кровати и абсолютно голая двинулась ко мне. Мои пальцы стали двигаться ещё быстрее, завязывая шнурки на втором ботинке, а через пару секунд я уже подскочил, и не глядя открыв дверь, выскочил на улицу.
Да и плевать! Пусть обижается, но поцеловаться с нею — это просто выше моих человеческих сил. Нет, может и по синьке я её и целовал… Бэ-э-э… Забудь. Забудь как кошмарный сон.
Мои глаза задержались на боксах, до которых отсюда было приличное расстояние, и я понял, что ещё немного, и опоздаю к выезду на эту чёртову зачистку.
Скользнувший сквозь щель в черепице солнечный луч разбудил Дару. Она приоткрыла глаза, и зевнув, сладко потянулась. Ну вот, хорошо ведь как! И это неудивительно после столь сытного ужина и спокойного полноценного сна.
Девушка улыбнулась, вспомнив, как вчера приговорила целого жареного цыплёнка, треть круглой буханки хлеба и семь небольших красных плодов, похожих на помидоры. Вкус только был у них чересчур солёный, но без этих плодов вообще никак. Никаких бы слюней не хватило на белое птичье мясо.
Подойдя вчера под вечер к Кровлику, Дара сделала крюк, и вошла в город с северной стороны. Первым делом спряталась в густых кустах на окраине города и битый час высматривала, есть ли среди местных жителей те, кто открыто ходил с оружием. Нет, в селе, где её держали в сарае, там почти все мужики были либо с автоматом, либо с дробовиком, но здесь всё же не село, а крупный населённый пункт. И, стало быть, и что-то вроде полиции имеется, и ограничение на ношение огнестрела может быть.
Примерно за час наблюдений она успела насчитать около десяти вооружённых, без формы, явно не полиция. Причём трое из них были женщинами. Две молоденькие, почти как она, с автоматами. И одна дородная баба с ружьём. Вышла из-за спины, так что Дара едва не шарахнулась от неожиданности в сторону, и проплыв, как огромная баржа, мимо кустов, зашагала по улице как ни в чём не бывало.
Это и убедило девушку через пару минут подняться и с таким же наглым лицом, как у недавно прошедшей бабы, двинуться вглубь городских кварталов.