– Сомик, а ты читал такую книгу Эрнеста Хемингуэя – “Старик и море”?
– Этот тот мальчонка, что про быков с рыбалками пишет? Я его как-то на Флориде встречал. А что?
– Ты Хемингуэя встречал?
– Ну, да только этот сукин сын мне тоже не поверил. Говорит, рыбу ловить люблю, а тебе не верю. А чего спрашиваешь?
– Да просто так. Если эта тварь людей глотает, как ты думаешь – может, на нее заявить?
– Я людям про это чудище уже пятьдесят лет рассказываю, и мне покуда никто не поверил. Все говорят, что я самый большой врун, которые только в Дельте заводятся. Если б не такая слава, я б себе давно уже большой дом отгрохал и пачку пластинок нарезал. Заяви про такое законникам, так тебя вмиг чокнутой из Хвойной Бухты определят.
– У нас уже одна чокнутая есть.
– Ну а так никого, кроме меня, больше не слопают. А если я этот сейшен залажаю, потому как все решат, что у меня тараканы в голове, то потом просто дальше двину. Понимаешь?
Эстелль взяла чашку Сомика со стола и поставила в раковину.
– Ты лучше собирайся давай – тебе играть пора.
ДВЕНАДЦАТЬ
Молли
Чтобы отвлечься от дракона по соседству, Молли облачилась в треники и решила прибраться в трейлере. Хватило ее лишь на то, чтобы рассортировать по трем черным пластиковым мешкам остатки мусорного провианта. Она совсем было решилась собрать пылесосом с ковра коллекцию мокричных трупиков, но допустила ошибку – жидкостью для мойки окон протерла телевизор. Видик воспроизводил “Чужеземную Сталь: Месть Кендры”, и когда капельки из пульверизатора достигли экрана, светящиеся точки увеличились в размерах, и вся картинка стала напоминать произведение импрессионистов – какой-нибудь “Воскресный полдень на острове Больших Малюток-Воительниц” Сера.
Молли затормозила дармовую сцену в душе. (В первых пяти минутах всех ее фильмов обязательно присутствовала сцена в душе – несмотря на то, что Кендра жила на планете, почти совершенно лишенной воды. Чтобы покончить с несуразицей, одному молодому режиссеру пришла в голову блестящая мысль – в сцене под душем использовать “антирадиоактивную пену”, и пять часов на Молли из-за камеры дули из пылесоса обмылками взбитого стирального порошка. В конце концов, весь остальной фильм ей пришлось доигрывать в бедуинском бурнусе – такая сыпь выступила у нее по всему телу.)
– Художественный фильм, – говорила Молли, сидя на полу перед телевизором и в пятидесятый раз опрыскивая экран из пуверизатора. – В те дни я могла бы стать парижской фотомоделью.
– Фиг бы что у тебя вышло, – возразил закадровый голос. Он по-прежнему тусовался где-то рядом. – Слишком костлявая. А в те годы любили курочек пожирнее.
– Я не с тобой разговариваю.
– Ты уже истратила полбутылки “виндекса” на свое маленькое путешествие в Париж.
– Это недорого, – ответила Молли. Но все равно встала и взяла с телевизора два полузабытых стакана. Она собиралась отнести их на кухню, когда в дверь позвонили.
Открыла она, зажав стаканы в одной руке. На ступеньках стояли две барышни в платьях, на высоких каблуках и с прическами, зацементированными лаком для волос. Обеим чуть за тридцать, блондинки, с улыбками, выдававшими либо крайнее лицемерие, либо злоупотребление наркотиками. Молли не смогла определить, что именно.
– “Эйвон”? – спросила она.
– Нет, – хихикнув, ответила передняя блондинка. – Меня зовут Мардж Уитфилд, а это – Кэти Маршалл. Мы из “Коалиции за нравственное общество”. Нам бы хотелось поговорить с вами о нашей кампании за введение в средних школах обязательной молитвы. Надеемся, что не очень помешали вам. – Кэти была в розовом, Мардж – в пастельно-голубом.
– А я – Молли Мичон. Я тут просто уборку затеяла. – Молли продемонстрировала стаканы. – Заходите.
Барышни шагнули внутрь и остановились в дверях. Молли понесла стаканы на кухню.
– Знаете, – сказала она, – интересная вещь. Если в один стакан налить диетической кока-колы, а в другой – обычной, и дать им постоять... ой, ну полгода от силы, а потом вернуться и посмотреть, то в том, где обычная кока-кола, растут всякие зеленые штуки, а вот диетическая стоит совсем как новенькая.
Молли вернулась в комнату.
– Вам налить чего-нибудь выпить?
– Нет, спасибо, – механическим голосом андроида ответила Мардж. Они с Кэти не отрывали глаз от стоп-кадра мокрой и голой Молли на экране. Молли порхнула мимо и выключила телевизор.
– Извините, это один художественный фильм, в котором я снималась в Париже, когда была моложе. Вы не присядете?
Барышни, сжав колени так, что между ними можно было сокрушить в пыль пару алмазов, уселись рядком на облезлую тахту.
– Мне нравится ваш освежитель воздуха, – вымолвила Кэйт, стараясь выкарабкаться из охватившего ее ужаса. – Такой свежестью веет.
– Спасибо, это “виндекс”.
– Какая милая идея, – высказалась Мардж.
Это хорошо, подумала Молли. Нормальные люди. Если я удержу себя в руках перед такой вот парочкой нормальных людей, то со мной все будет в порядке. Хорошая практика. Она уселась на пол перед ними.
– Так, значит, ваше имя – Мардж? Такое имя теперь встречается редко, разве что в рекламе моющих средств. Ваши родители любили смотреть телевизор?
Мардж хихикнула:
– Это сокращенное Маргарет, разумеется. Меня так назвали в честь бабушки.
Вмешалась Кэти:
– Молли, нас очень беспокоит то, что образование наших детей проходит совершенно без всякого духовного наставления. Наша Коалиция собирает подписи за введение в школах обязательной молитвы.
– Здорово, – ответила Молли. – Так вы, значит, у нас в городе новенькие, да?
– Ну... да, мы совсем недавно перехали сюда вместе с мужьями из Лос-Анджелеса. Просто в маленьком городке лучше растить детей, как вы без сомнения знаете.
– Точно, – согласилась Молли. Они понятия не имели, кто она такая. – Именно поэтому я и привезла сюда своего Стиви. – Стиви звали золотую рыбку, скончавшуюся во время одной из ее длительных отлучек в окружной дурдом. Сейчас Стиви жил в целлофановом мешочке у нее в морозильнике и всякий раз, когда она доставала лед, одарял ее ледяным взглядом.
– А сколько вашему Стиви?
– Э-э... лет семь или восемь. Иногда я путаюсь – такие трудные были роды.
– На год моложе моей Тиффани, – сказала Мардж.
– Ну, он у меня немножко недоразвитый.
– А ваш муж...
– Умер.
– Ой, простите, – сказала Кэйт.
– Чего извиняться, не вы ж его, наверное, убили.
– В любом случае, – продолжала Кэйт, – нам бы очень хотелось получить вашу подпись, чтобы отослать ходатайство в сенат штата. Матери-одиночки – важная составляющая нашей кампании. Помимо этого, мы собираем пожертвования на внесение в Конституцию соответствующей поправки. – Она изобразила смущенную улыбку. – Богоугодным делам тоже нужны фонды.
– Я живу в трейлере, – сказала Молли.
– Мы понимаем, – ответила Мардж. – Финансы – трудное дело для матери-одиночки. Но ваша подпись для богоугодного дела так же важна.
– Но я живу в трейлере. А Бог трейлеры терпеть не может.
– Прошу прощения?
– Он их сжигает, вымораживает, сносит торнадо. Бог трейлеры ненавидит. Вы уверены, что я не нанесу вреда вашему богоугодному делу?
Кэти захихикала:
– Ох, миссис Мичон, не говорите глупостей. Вот только на прошлой неделе я прочла в газете, что торнадо поднял в воздух трейлер одной женщины, пронес милю и опустил на землю. И женщина спаслась. Она говорила потом, что все время молилась, и Господь ее выручил. Видите?
– А кто тогда с самого начала торнадо на нее наслал?
Пастельные барышни заерзали по тахте. Первой открыла рот голубая:
– Нам бы очень хотелось, чтобы вы посетили наши занятия по изучению Библии, где мы могли бы этот вопрос обсудить, но сейчас нам нужно идти дальше. Вы не откажетесь подписать наше ходатайство? – Из гигантского ридикюля она извлекла планшет и вместе с ручкой протянула Молли.
– Значит, если у вас все получится, детишки смогут в школе молиться?
– Ну, конечно же, – просияла Мардж.
– Значит, мусульманские детишки смогут семь раз на дню, или сколько у них там, оборачиваться к Мекке, и это не повлияет на их оценки?