Молли
Молли перебирала кучки одежды, оставленные паломниками у входа в пещеру. Наличная выручка составила двести пятьдесят восемь долларов, пачку золотых банковских карточек и больше десятка пузырьков с антидепрессантами.
Голос у нее в голове произнес:
– Да, столько медикаментов ты не видела с той поры, когда тебя запирали в палату строгого режима. И у них еще хватает наглости называть чокнутой тебя.
Закадровый голос вернулся, и Молли это совсем не понравилось. Последние несколько дней голова у нее соображала невероятно ясно.
– Ага, здорово ты помогаешь вернуть моему душевному здоровью самоуважение, – ответила она закадровому голосу. – Мне больше нравилось, когда мы со Стивом были вдвоем.
Никто из паломников, кажется, не заметил, что Молли беседует сама с собой. Все они пребывали в каком-то трансе – голые сидели полукругом перед Стивом, лежавшим в глубине пещеры, где было совсем темно. Голову ящер прикрыл передними лапами, а по бокам его бегали всполохи угрюмых расцветок – грязно-оливковые, ржавые и настолько темно-синие, что казались скорее охвостьями цветов на сетчатке, чем подлинными красками.
– Ох, ну да – вы со Стивом, – презрительно фыркнул закадровый голос. – Идеальная пара, два величайших “бывших” всех времен. Он дуется, а ты грабишь тех, кто еще чокнутее тебя. И к тому же собираешься скормить их этой старой халтурной ящерице.
– Вовсе нет.
– Похоже, этот народ не выходил на солнышко и не разминался как следует с тех пор, как сбежал со школьного урока физкультуры. Если не считать того парня, что пришел в сапогах – у него загар, как у Ганди, и взгляд изголодавшегося вегетарианца – того и гляди, весь детский садик перережет, чтобы ножку плюшевого Пятачка с кислой капустой сожрать. Тебя совесть не мучает, что заставила их раздеваться и пресмыкаться перед этим пресмыкающимся?
– Я думала, они после этого отгребут восвояси.
– Эта ящерица тобой пользуется.
– Мы заботимся друг о друге. А ты заткнись. Я пытаюсь думать.
– Еще бы – примерно так же, как у тебя это получалось до сих пор.
Молли яростно потрясла головой, чтобы закадровый голос выпал из сознания. Волосы хлестнули ее по лицу и плечам и вздыбились. Закадровый голос присмирел. Молли вытащила пудреницу из сумочки какой-то паломницы и посмотрелась в зеркальце. Да, полоумнее выглядеть сложно. Она приготовилась выслушать, что скажет по этому поводу закадровый голос, но комментария не последовало.
Молли попробовала вернуть себе то теплое чувство, что поселилось в ней после появления Стива, но чувства просто не было дома. Может, паломники сосут у Стива всю энергию? Может, волшебство выдохлось?
Она вспомнила, как сидела на террасе в Малибу и ждала продюсера, который только что ее трахнул, а вместо него появилась мексиканка-горничная со стаканом вина на подносе и извинениями: “Мистеру пришлось срочно поехать в студию, ему очень жалко, вы можете позвонить ему на следующей неделе, будьте добры”. А парень Молли по-настоящему нравился. Она сломала лодыжку, пиная его запасной “феррари” у выезда с виллы, и все съемки следующего фильма пришлось глотать болеутоляющие, что в конце концов привело ее в реабилитационную клинику. От продюсера вестей больше не было.
Вот что такое – когда тобой пользуются. А тут все иначе.
– Это уж точно, – саркастически заметил закадровый голос.
– Шшшшш, – шикнула на него Молли. Кто-то возился на каменной осыпи за пещерой. Молли схватила автомат и притаилась у самого выхода.
ДВАДЦАТЬ СЕМЬ
Вэл
Вэл очень жалела, что не захватила с собой видеокамеру – запечатлеть гаргантюанскую белиберду, которую последний час плели ей Мэвис Сэнд и Говард Филлипс. Если им верить, десять лет назад городок Хвойная Бухта посетил демон из преисподней, и только совместными усилиями кучки пьянчуг этого изверга удалось спровадить туда, откуда он появился. Великолепный образец мании – Вэл подумала, что можно было бы защитить по крайней мере докторскую диссертацию по массовому психозу. Когда рядом находился Гейб, ее энтузиазм к академическим исследованиям разгорался вновь.
Когда Мэвис и Говард закончили рассказ, за свою историю принялся Сомик: как он удирал по всей дельте от морского чудовища. Вскоре Гейб и Вэл заметили в ней характерные черты теории Гейба: у монстра развилась способность воздействовать на химию мозга своих жертв. Захмелев от нескольких “кровавых Мэри” и заслушавшись Сомика, Вэл призналась в том, как заменила весь городской запас антидепрессантов на пустышки. Но даже не закончив облегчать душу, она поняла, что ее с Гейбом истории веры будет не больше, чем страшилке, только что рассказанной Мэвис и Говардом.
– Этот Уинстон Краусс – сущий хорек, – сказала Мэвис. – Заходит сюда каждый день с таким видом, точно у него одного говно не пахнет, а сам на целом городе наваривается на том, чего никто даже не получает. Можно было догадаться, что он рыбоёб.
– Это строго между нами, – предупредила Вэл. – Мне вообще не следовало об этом упоминать.
Мэвис хрипло хмыкнула.
– Ну, стучать на тебя шерифу Бёртону я уж точно не побегу. Вот уж кто хорек на букву Х. Кроме того, девочка моя, ссадив этих придурков с лекарств, ты увеличила мне прибыль на восемьдесят процентов. А я-то думала, это все вон тот ханурик. – И она ткнула биоорганическим пальцем в сторону Сомика.
Блюзмен поставил стакан:
– Э-эй?
– Так вы полагаете, что на ранчо действительно завелось морское чудовище? – спросил Гейб
– А какой резон мне врать? – ответил Говард. – Кроме того, у нас, кажется, имеется еще один свидетель – мистер Терпуг.
– Джефферсон, – произнес Сомик. – Сомик Джефферсон.
– Заткнись, ссыкло, – сплюнула Мэвис. – Мог бы и помочь Тео, когда он попросил. И чем он себе думал, парнишка этот, когда за шерифом на ранчо погнался? Похоже, ничего у него все равно не выйдет.
– Этого мы не знаем, – ответил Гейб. – Он просто уехал и велел нам идти сюда и ждать его звонка.
– Все вы – сплошь бездушные души, – изрек Сомик. – А я через это все себе хорошую женщину потерял.
– Умная она – а по виду и не скажешь, – отозвалась Мэвис.
– А Тео мой “мерседес” угнал, – добавила Вэл и тотчас поняла, что сморозила глупость. Ей вдруг стало стыдно смотреть на этих людей – даже своих профессиональных злоупотреблений она стыдилась не так.
– Я волнуюсь, – сказал Гейб. – Уже больше часа прошло.
– А позвонить ему ты, конечно, не догадался, правильно? – вдруг заметила Мэвис.
– А у вас есть номер его сотового?
– Тео – констебль. Вряд ли его номера нет в справочнике.
– Мне самому, наверное, следовало догадаться, – сказал Гейб.
Мэвис покачала головой. Накладная ресница отскочила, как пружинка из часов.
– Вы хотите сказать, что у вас на троих тридцать лет высшего образования, и никто не способен номер набрать без подсказки?
– Проницательное наблюдение, – заметил Говард.
– А я в школу не ходил, – сказал Сомик.
– Ну тогда ты такой остолоп от природы. – И Мэвис сняла трубку.
Дневные завсегдатаи в конце стойки оторвались от созерцания своих горестей, чтобы хорошенько похихикать над Сомиком. Для сирых и убогих нет ничего лучше – им лишь дай плюнуть на того, кто пал еще ниже.
Тео
Ствол пистолета так давил, что Тео казалось, он слышит хруст черепа. Бёртон дотянулся до 357-го и отшвырнул его в сторону, потом вытащил из-за ремня у Тео автоматический и сделал то же самое.
– На землю, лицом вниз. – Пинком Бёртон сшиб Тео с ног, прижал коленом позвоночник и надел на констебля наручники. Тео слизывал кровь с губы – ударился о камень. Он повернул голову, ободрав щеку жестким лишайником. Его сковывал ужас. Все мускулы тела рвались бежать отсюда.
Бёртон двинул его рукояткой пистолета по затылку. Несильно, сознания Тео не потерял, но когда белая вспышка в глазах потускнела, он почувствовал, как в правое ухо ему затекает ручеек крови.
– Обдолбанный ты долбоеб, – отечески проговорил шериф. – И как же ты смеешь лезть в мои дела, твою мать?
– В какие еще дела? – спросил Тео, надеясь купить немного жизни ценой неведения.
– Я видел твою машину у лаборатории, Кроу. В последний раз, когда я разговаривал с Линдером, он ехал к тебе. И где он сейчас?