Тут дверь распахнулась, грязь, дым и осадок блюза прорезал солнечный свет, и внутрь вступил Вэнс Макнелли, санитар Пожарной бригады Хвойной Бухты. Он громыхнул рацией о стойку и объявил всем, ни к кому в особенности не обращаясь:
– Знаете чего? Пилигримша повесилась.
По завсегдатаям прокатилась волна тихого бурчания. Сомик определил гитару обратно в чехол и поднес ко рту стакан:
– Ну еще бы – в этом городишке печальный денек начинается рано. Еще бы.
– Еще бы, – эхом отозвалась Мэвис и хмыкнула, точно гиена из нержавеющей стали.
Вэлери Риордан
Смертность от депрессии – пятнадцать процентов. Пятнадцать процентов всех пациентов с сильной депрессией лишает себя жизни. Статистика. Жесткие цифры в очень хлипкой науке. Пятнадцать процентов. Покойников.
Вэл Риордан повторяла про себя эти цифры с того момента, как ей позвонил Теофилус Кроу, но легче после того, что сделала Бесс Линдер, ей не становилось. Вэл никогда не теряла своих пациентов. А у Бесс Линдер и депрессии-то никакой не было, правда? Бесс не попадала в эти пятнадцать процентов.
Вэл прошла в кабинет в задней части своего дома и вытащила историю болезни Бесс Линдер, затем вернулась в гостиную и села ждать констебля Кроу. По крайней мере, он парень местный, не шерифы из округа. И она всегда может упирать на конфиденциальность. Сказать по правде, у нее не было ни малейшего понятия, чего ради Бесс Линдер вдруг решила повеситься. Встречались они всего один раз, да и то поговорили лишь полчаса. Вэл поставила диагноз, выписала рецепт и получила чек за полный час. Бесс дважды звонила, они несколько минут беседовали, и Вэл отправляла ей счет, округлив время до следующей четверти часа.
Время – деньги. Вэл Риордан нравились симпатичные вещи.
Вестминстерским перезвоном залился колокольчик. Вэл вышла из гостиной в отделанное мрамором фойе. В кромках стеклянных панелей двери преломлялась высокая худая фигура – Теофилус Кроу. Вэл никогда раньше с ним не встречалась, но слышала о нем. У нее лечились три его бывшие подружки. Она открыла дверь.
Констебль был в джинсах, теннисных туфлях и серой рубашке с погончиками, которая, должно быть, некогда служила частью форменного мундира. Он был чисто выбрит, длинные песочные волосы аккуратно собраны сзади в конский хвост. Симпатичный парень, чем-то напоминает Икебода Крейна[5]. Вэл догадалась, что он уже успел накуриться. Все подружки Тео рассказывали о его привычках.
– Доктор Риордан, – протянул он руку. – Тео Кроу.
Они поздоровались.
– Все зовут меня просто Вэл, – сказала она. – Приятно познакомиться. Входите. – И она показала в сторону гостиной.
– И мне приятно, – ответил Тео, словно спохватившись. – Жаль, что при таких обстоятельствах. – Он остановился на краю мрамора, словно боясь ступить на белый ковер.
Вэл обогнула его и уселась на тахту.
– Прошу, – показала она на стул из хепплуитского[6] комплекта. – Садитесь.
Тео сел.
– Я не очень понимаю, почему я здесь, если не считать того, что Джозеф Линдер, кажется, не знает, почему его жена так поступила.
– Записки нет? – спросила Вэл.
– Нет. Ничего нет. Джозеф спустился сегодня утром позавтракать и нашел ее в столовой в петле.
В желудке у Вэл скакнуло. До сих пор она так и не нарисовала себе мысленной картинки смерти Бесс Линдер. Смерть пока была лишь словами по телефону. Она отвела от Тео взгляд и осмотрела комнату, чтобы чем-нибудь эту картинку стереть.
– Простите, – продолжал Тео. – Вам, должно быть, трудно. Я просто хотел узнать, не говорила ли Бесс во время ваших сеансов чего-нибудь такого, что дало бы нам какую-нибудь зацепку.
Пятнадцать процентов, думала Вэл. Вслух же она произнесла:
– Большинство самоубийц записок не оставляет. Они полностью погружаются в свою депрессию, им уже безразлично, что произойдет после их смерти. Им хочется только, чтобы боль утихла.
Тео кивнул:
– Так у Бесс была депрессия? Джозеф говорил, что ей, кажется, становилось лучше.
Вместо ответа Вэл прибегла к своему медицинскому образованию. На самом деле, диагноз Бесс она не ставила – лишь прописала то, от чего ей наверняка стало бы лучше.
– Диагнозы в психиатрии не всегда бывают так точны, Тео. Бесс Линдер была сложной пациенткой. Не нарушая конфиденциальности взаимоотношений врача и больного, могу сказать вам, что Бесс страдала от пограничных симптомов навязчивого невроза. И лечила я ее именно от этого расстройства.
Тео извлек из кармана рубашки пузырек и посмотрел на этикетку.
– “Золофт”. Разве это не антидепрессант? Я знаю только потому, что встречался одно время с женщиной, которая на нем сидела.
Правильно, подумала Вэл. На самом деле, ты встречался как минимум с тремя женщинами, которые на нем сидели.
– “Золофт” – это селективный ингибитор обратного захвата серотонина, как и “прозак”. Его рекомендуют при ряде заболеваний. При навязчивых неврозах доза несколько выше. – Так ему, побольше клиники. Завалить спецификой и прочей хренотой.
Тео потряс пузырек.
– А с ним может быть передоза или типа этого? Я где-то слыхал, люди иногда под этими колесами такие номера откалывают.
– Не обязательно. Ингибиторы вроде “золофта” часто выписывают людям с глубокой депрессией. Пятнадцать процентов больных депрессией совершают самоубийство. – Ну все, проболталась. – Антидепрессанты – это инструмент, такой же, как сеансы устной терапии, и психиатры пользуются им, чтобы помочь своим пациентам. А иногда инструменты не работают. Как и в любом лечении – треть идет на поправку, трети становится хуже, треть остается без изменений. Антидепрессанты – не панацея. – Но ты сама относишься к ним как к средству от всего, не так ли, Вэл?
– Но вы же сами сказали, что у Бесс Линдер был навязчивый невроз, а не депрессия?
– Констебль, у вас когда-нибудь было так, что одновременно болел живот и текло из носа?
– Так вы утверждаете, что депрессия у нее все-таки была?
– Да, у нее была депрессия вместе с навязчивым неврозом.
– И дело здесь не в лекарствах?
– Буду с вами до конца откровенной – я даже не знаю, принимала она его или нет. Вы считали таблетки?
– Э-э, нет.
– Пациенты не всегда пьют лекарство. А с ингибиторами кровь на анализ мы не берем.
– Ладно, – сказал Тео. – Наверное, мы все узнаем после вскрытия.
В мозгу Вэл промелькнула еще одна кошмарная картинка: Бесс Линдер на разделочном столе. Кишки медицины всегда были для Вэл чересчур. Она встала.
– Мне бы хотелось оказаться для вас более полезной, но, сказать по правде, Бесс Линдер никогда не давала мне повода считать ее потенциальной самоубийцей. – Вот это, по крайней мере, правда.
Тео понял намек и тоже поднялся.
– Ну что ж, спасибо. Простите, что побеспокоил. Если у вас есть что... понимаете, что-нибудь, что я мог бы передать Джозефу, от чего ему стало бы легче...
– Извините. Это все, что я знаю. – Пятнадцать процентов. Пятнадцать процентов.
Она проводила его до двери.
Прежде, чем уйти, Тео повернулся:
– И вот еще что. Молли Мичон – тоже ваша пациентка, верно?
– Да. На самом деле, она – пациентка окружной больницы, но я согласилась лечить ее по сниженным расценкам, потому что больница далеко.
– Было бы лучше, если бы вы ее посмотрели. Сегодня утром в “Пене Дна” она напала на одного парня.
– Она сейчас в окружной?
– Нет, я отвез Молли домой. Она успокоилась.
– Спасибо, констебль. Я ей позвоню.
– Ну, тогда... я пойду.
– Констебль, – окликнула его она. – Эти таблетки, что у вас... “Золофт” – не развлекательный наркотик.
Тео споткнулся на ступеньках, но быстро взял себя в руки.
– Верно, доктор, я и сам это понял, когда увидел труп, висящий в столовой. Я постараюсь не съесть вещественное доказательство.
– До свидания, – сказала Вэл. Она закрыла за ним дверь и разрыдалась. Пятнадцать процентов. В Хвойной Бухте у нее пятнадцать сотен пациентов принимают тот или иной антидепрессант. Пятнадцать процентов – это больше двухсот покойников. Такого допустить она не может. Она не даст больше ни одному своему больному умереть из-за ее неучастия. Если их не могут спасти антидепрессанты, то это, похоже, придется делать ей.
6
“Хепплуит” – английский стиль мебели XVIII века, характеризуется легкими грациозными линиями, изогнутыми поверхностями и спинками стульев в виде стилизованных щитов или сердец. Назван в честь Джорджа Хепплуита