Поэтому, подобно профессиональному официанту, нужно уметь отключаться. Если официант — пусть даже голодный — во время работы охвачен непреодолимым желанием что-нибудь съесть, то грош ему цена. Надо выкручиваться. Забывать о своих сиюминутных желаниях. «Я должен их вылечить», «они должны выздороветь» — вот основные руководящие принципы, которым я обязан следовать. Я не могу зацикливаться на себе.
Ужасно выматывает, когда ты изо всех сил пытаешься помочь пациенту, а он абсолютно индифферентен к твоим потугам. Особенно если у тебя и своих забот достаточно.
За обедом я размышлял, что же это за тайна у Ящерицы. Не верится, чтобы она могла придумать такое только из-за нежелания выходить за меня замуж.
Я всегда обедаю в одном и том же маленьком ресторанчике, где подают вкусную собу*( Соба — лапша из гречневой муки.). Он находится в том же районе, где я работаю, но на порядочном расстоянии от больницы — неподалеку от парка. Я могу быть уверен, что не натолкнусь там случайно на кого-нибудь из своих пациентов. За окном пахнет травой. Парк тихо купается в полуденном солнце. На скамейке сидят старики, рядом с ними представительный молодой человек — бездельничают, подставив лица солнечным лучам. Если взглянуть на эту сцену как на образчик отлаженно функционирующего совершенного механизма, можно прочувствовать бесконечную красоту, заключенную в общности, называемой «человечество». Сразу поднимается изнутри какое-то древнее, данное нам от рождения чувство. И на ум приходят несложные мысли вроде: «Эх, сейчас потружусь на славу». Хочется думать, что Ящерица, которая трудится и живет со мной под одним небом, тоже испытывает нечто подобное.
В ту ночь я дождался ее после урока и впервые пригласил в ресторан. Привычный для меня спортивный костюм она сменила на банальный чер-1ый свитер и джинсы. Ничем не выдающийся туалет. Как будто она скрывает от меня что-то — вдруг стала абсолютно непримечательной, поменяв трико на обычную одежду.
Но это ошибочное впечатление. Достаточно взглянуть на ее походку, и становится ясно, насколько она не похожа на других, уникальна Когда она улыбается, видны десны. На щеках полным-полно веснушек — их не в состоянии скрыть даже ее чрезмерный макияж.
Почему-то при взгляде на нее в голову мне всегда приходило слово «предназначение». Я чувствовал всю ту серьезность, с которой она ежедневно давала безоговорочное согласие нести некую тяжкую ношу. Именно это привлекало меня больше всего. Когда такой человек улыбается — показались десны, растянулся рот, обозначились щеки, — это ли не проявление настоящего, искреннего чувства? Сразу осознаешь истинное значение слова «улыбка».
Мы ужинали в небольшом японском ресторане. Сидели друг против друга в тихом пустом помещении — кроме нас, посетителей не было. Я волновался как никогда в жизни. Ящерица не проронила ни слова. Она едва дотронулась до еды, слегка пригубила саке.
— Ты очень хорошо танцуешь. Очень, — наконец сказал я, и Ящерица вдруг разговорилась:
— Да, неплохо. Но все равно я уволюсь оттуда. В следующем месяце.
— Почему? — удивился я, и она улыбнулась в ответ:
— Потому что я хочу заняться совсем другим.
— Чем, например? — произнес я и поспешно добавил: — Не знаю, конечно, имею ли я право спрашивать. Просто мне кажется, что у тебя талант, поэтому мне немного обидно…
— Да ладно. Я не обижаюсь. Я хочу пойти в школу альтернативной медицины. Иглоукалывание, исцеление травами и тому подобное.
— Ну и дела… А зачем это тебе?
— Потому что я поняла, что в этом гораздо талантливей. Когда я смотрю на кого-нибудь, то сразу вижу место, где у него болит. И могу лечить прикосновением. Мне кажется, стоит развить эти способности.
— Руками можешь лечить?
— Могу…
Потом, уже во время десерта — мы ели мороженое, — она сказала безучастно:
— Когда используешь тело, надо высвобождать то, что у тебя внутри. Это важнее всяких внешних проявлений. Если работать над собой только снаружи — жажду не утолишь. Это я точно знаю. До сегодняшнего дня я поддерживала себя в хорошей форме упорными тренировками. Теперь пришло время попробовать добиться тех же результатов другим способом. Все-таки мне уже тридцать три.
— Тридцать три?! — Я бы и двадцати пяти ей не дал.
Она засмеялась:
— Я уверена, что я тебя старше.
Позже, когда я проводил ее до станции, она поблагодарила меня за приятный вечер и задумчиво заметила:
— У меня совсем нет друзей. С родителями я почти не общаюсь. Я уж и не помню, когда в последний раз разговаривала с другими о себе. У меня такое чувство, что я слишком много говорила сегодня.
Мимо нас в сумерках шли прохожие. Дул ночной ветер. Светились окна. Слышно было, как где-то стучит по рельсам электричка. На станции объявили отправление поезда. Раскосое лицо Ящерицы просветлело.
— Давай еще раз встретимся! — От избытка чувств я схватил ее за руку.
«Господи, как мне хочется прикоснуться к ней. До умопомрачения, до помешательства. Я готов на все, чтобы только взять ее за руку. Я не могу больше себя сдерживать», — так я подумал — и сделал. Не потому, что это естественно. Я просто не мог этого не сделать. Я понял: это не та стандартная ситуация, когда люди от нечего делать условились побыть вдвоем, встретились, попили, поели, а когда настала ночь, призадумались: «И что же теперь?» Это не молчаливая договоренность, характерная для случайных знакомств на один день. Я просто хотел дотронуться до нее, поцеловать, прижать к себе, хотел хоть чуть-чуть приблизиться к ней. Я с трудом сдерживался. Мне было не важно, разделяет ли она мои чувства. Я захотел ее до слез. Прямо сейчас, только ее и никого другого. Если вместо нее окажется другая — я возненавижу весь свет. Я все понял. Это любовь.
— Ну, до встречи. — Она дала мне номер своего телефона.
Отошла в сторону. Не оборачиваясь, стала подниматься по лестнице, и вскоре я потерял ее из виду в станционной толкотне. Все. Она уехала Чувство потери, которое я испытал, было соразмерно чувству, которое, должно быть, испытают во время конца света.
Ящерица поступила в школу альтернативной медицины, закончила ее и получила лицензию. Во время учебы она полгода стажировалась в Китае — пошла в ученицы к прославленному целителю. По возвращении в Японию она открыла небольшую лечебницу. А так как у нее действительно оказался талант, то дело начало процветать, и через некоторое время она смогла нанять нескольких работников.
Каждый день со всех концов Японии в ее лечебницу стекаются пациенты. Среди них много тяжелобольных. Она — их последняя надежда. Как бы она ни была занята, ее целительные силы не иссякают. Зато к концу рабочего дня она не может говорить.
Как-то раз я зашел в ее клинику — маленькую комнатку в многоквартирном доме. Там стояла всего одна койка. Пациенты сидели на скамейке и молчаливо ждали своей очереди. Это тягостное зрелище больше всего напоминало нелегальную практику. Ящерица в белом халате тихо появлялась на пороге, приглашала следующего и так же тихо возвращалась с ним в комнату. Мне стало не по себе. Она не пыталась казаться приветливой: ни разу не сказала никому ласкового слова. Должно быть, поэтому все, кто приходил за сочувствием — «легкобольные», — быстро исчезли. Зато те, кому по-настоящему нужна была ее помощь — неизлечимо больные, — под ее руками избавлялись от боли, страданий, постоянного балансирования между жизнью и смертью. Прощаясь, они поднимали на нее глаза, полные слез. Когда, хоть и с ее помощью, но сам, своими ногами вышел к ждавшим его родственникам больной, который раньше даже стоять не мог, присутствующие ахнули от удивления. Ящерица лишь улыбнулась уголками рта и пригласила следующего из очереди.
Я уверен, она старается изо всех сил. Потому что по-настоящему хочет исцелять. Только поэтому. У нее есть талант, она не ищет благодарности или популярности. И это трогает меня до глубины души. Я горжусь ею. Мне стыдно, что я не могу лечить людей, как она.