Я решил пойти на самоуничижение. Когда становишься сам себе безразличен, то надо что-то придумать. Надо придумать себе смерть.
А на этого второго она смотрела как на бога.
Что же в нем было привлекательного? Его атлетическая фигура? Его пустые, безразличные глаза? Его самоуверенность? Его честолюбие? Когда с ним кто-то говорил, то он нарочно становился в вызывающую позу? Словом, всё отрицательное.
Если её муж не догадывался о её прелюбодеянии, то ей становилось скучно. Ей необходимо было его позлить, ей необходимо было все время что-то преодолевать. Ей нужен был барьер, как для кобылы. Она искала дешевого азарта и интриг.
- Вы пренебрегли мной. Я вам этого не прощу, - говорила она.
- Пошла ты на хер, милая моя, - отвечал он и при этом сплевывал.
И вот в этот момент ей становилось хорошо, ее гениталии при этом выделяли влагу.
Она не захотела менять своих привычек и потребовала, чтобы сумасшедший больше не приходил к ней, не мешал ей.
Вчера я разговаривал со священником. Он утверждал, что я стал грешником еще в детстве. Что-то вроде родового греха. Вот же идиот. Неужели ребенок может быть грешником?.. Если бы он знал, как я по крупице копил этот грех, как каждый свой разумный день я его вытравливал из себя.
Мне просто не повезло. Мне нужно было научиться приспосабливаться еще в утробе матери, сделал я вывод из слов священника. Оказывается и религия не допускает к себе тех, кто не в состоянии приспосабливаться.
Я вытравливал из головного и спинного мозга всё, что мешает инстинкту самосохранения. По кусочкам пожирал свое тело. Но когда природой заложено некое зерно, то человеку не дано осуществить самого элементарного.
Строй души, нарушенный поверхностными желаниями. И тонкое мышление. "Унижающий себя да возвысится".
Любой поворот её бедер вызывал в теле дрожь и безумные желания.
Томление в желудке, схожее с шумом водопроводной трубы, когда стерлись прокладки. И еще ее голос. Когда просто она называла его по имени, то он как-то размякал и успокаивался.
И, кстати, вспомнив ту дурочку на унитазе, я постарался спроецировать ее телоположение на свои эротические чувства - это был идеальный вариант.
Нравственность, как и эстетика, выдуманы и ложны. Намного удобнее чувствовать себя извращенцем. И бабам это нравится. Если это не сильно больно.
Когда я положил ей руку под поясницу, то это была даже не неловкость, это было телодвижение кретина. Я попытался что-то сказать, но глотка ссохлась.
И очень приятно судить верховной властью, когда ты животно несовершенен.
Милая моя, я схожу с ума.
Репетиции и тренинги закончились.
Вавилонское царство древности теперь модернизировалось и превратилось в оплот.
Постоянно разрушать, порой, становится просто невыносимо.
Был ли он в моей жизни - миг созидания?
И все-таки она не сдалась. Предпринимала всё, чтобы я умер.
Вероятно, она заподозрила что-то неладное. И я стал Ей окончательно противен.
Я стал жаловаться на головные боли и недомогания. Говорил, что с детства не терплю насилия над собой.
И все-таки это была только легкая слабость, когда черная вселенская сила давит на тебя и выжимает животворящие соки. Я виноград. Вином из меня уже кто-то напился.
Я чувствую, что становлюсь послушным рабом её мыслей, желаний, вероисповеданий. Боже! Что в них?!
Потом всё пошло своим чередом. Каждое утро я приходил к Докторше. Она задавала свои вопросы, а я охотно, на автомате, рассказывал всё, что в подобных ситуациях рассказывают.
Как всегда, играя наивность, она спросила:
- Как вы тут оказались?
Я объяснил в который раз, что не инопланетянин. Рассказал всё про ящерицу. И был уверен, что она ничего не поймет. Боялся, но все-таки спросил: когда?
Она ответила, что не знает.
Я уже говорил, что в её кабинете стояли магнитофон и проигрыватель. Такие методы "общения" практиковались давно.
Я заметил, что дверь кабинета Она закрывала на ключ. Видно так предписывали правила. И тогда впервые э т а мысль мелькнула у меня. И я стал культивировать свою ненависть к ней. Создавать план мести.
Все-таки окончательно докторшу нельзя было назвать красивой. Она была несколько полна, невысокого роста, но вполне миловидна и женственна. Внешне она стремилась к "покою и гармонии", но внутренне это была обычная сука.
До встречи со мной она никогда не тяготилась своей профессии. Она сама мне в этом призналась. Тонкая игра.
- Через свою профессию я надеялась, подчеркиваю - "надеялась", понять то, что вне профессии понять было никак невозможно.
"Наивные и глупые люди остаются таковыми даже в аду",- заключил я не без удовольствия.
В туалете среди табачного дыма... Если бы я рассказал Докторше или врачам, что услышал, то с нами со всеми поступили бы должным образом жестоко, как обычно поступают в дурках в таких случаях.
Только для меня это ничего бы не изменило. Хотя перед лицом этих уродов я заработал бы очки. И тут дело даже не в нравственности и не в страхе. Просто никто из нас, деталей, больших и маленьких, не мог уже понять - для чего закрутился весь этот механизм. Смирение перед Богом или дьяволом? Очень сложно разобраться. Тут без совести не обойтись.
Когда я понял, что всё же смогу нанести ей удар, то мне почему-то стало ее жаль.
Это был праздник.
Сегодня утром я раскрыл шторы на окнах.
Гулять еще не осмеливаюсь. Эти тысячи глаз, устремленные на твою особу, способны погубить. Я даже знаю человека, который повесился из-за косых взглядов, которые бросали на него.
А мне нужно подготовиться, прорепетировать, как в театре.
И что мне до их безумия? Я же вкушаю плоды радости.
Мне приснился сон.
Будто я стою на автобусной остановке, а место - воспоминания из детства, и люди проходят мимо в одежде, которую носили во времена моего детства. И все вокруг до боли знакомое. Только уже ничего этого нет. И нет прежних домов, прежних улиц, и листья на деревьях совсем другие. И все как в дымке.
Я сажусь в автобус и спрашиваю себя: интересно знать, сколько мне лет? Я совершенно себя не чувствую и не почувствовал бы долго, если бы не окатился холодной водой из колонки.
И мне стало еще неуютнее. Сначала я решил, что это из-за того, что я не взял билет, я раньше никогда не брал билет и умудрялся избегать контролеров. А с другой стороны мне стало приятно жить в новом времени, точнее в забытом времени.