Хэл вошел в салон сказать матери «спокойной ночи».
– Я иду к себе, – сказал он, отмечая про себя красивый вид на Гайд-парк из окна. На нем был спортивный костюм, который облегал его тело, подчеркивая его мальчишескую фигуру.
Ее лицо просветлело, когда она взглянула на него.
– Побудь немного со мной.
Мальчик приблизился, глядя на нее полными спокойного любопытства темными глазами, которые она обожала.
– Скажи, что ты будешь делать сегодня вечером?
– Я собираюсь почитать, – ответил он, кладя свою руку в ее, а она обняла его за талию. – Потом мы пообедаем, потом я послушаю радио и лягу спать.
– Обширные планы, – произнесла Элеонор, улыбаясь. – Я буду скучать без тебя.
– И я без тебя.
В его прямой осанке, умных глазах, внимательно рассматривающих новое окружение, уже чувствовался мужчина Ланкастер. Его юное тело росло как растение, и невозможно было удержать это стремительное движение к возмужанию. И все же он был еще мальчишкой, позволявшим матери обнимать себя, как будто он принадлежал ее объятиям и хотел быть поближе к ней. Когда он вот так позволял дотрагиваться до себя, она, казалось, погружалась в самое сердце чего-то очень приятного и уязвимого, что и отличало Хэла от остальных мужчин семьи Ланкастеров и что завоевало ее сердце почти со дня его рождения.
После рождения Стюарта у Элеонор были проблемы с беременностью. У нее было три выкидыша до того, как родился Хэл, и сам Хэл заставил ее проваляться в постели четыре месяца, прежде чем родился. Но он стоил того. Она была так довольна им, что не думала больше иметь детей, пока неожиданно в сорок лет не забеременела Сибил.
Хэл был ее гордостью и радостью, ее личным сокровищем. Если Стюарт, в ком играла горячая кровь, был вторым «я» и наследником Рейда, то Хэл принадлежал Элеонор. Конечно, она знала, что ее место, как всегда, на заднем плане и что ей придется отпустить его, что ему уготовлена судьба Ланкастеров, полная богатства, достижений и женщин. Она чувствовала, что эта судьба надвигается на него с каждым днем все быстрее. И все же она знала, что владеет чем-то очень ценным внутри него. И он отдавал ей это «что-то» так легко, как Стюарт и мечтать не мог, и потому она чувствовала себя спокойно и счастливо, когда была с ним.
В Хэле было какое-то любопытство, открытость, присущие лишь ему одному. Это отделяло его не только от Ланкастеров, но и от обыкновенных ребят его возраста. Элеонор понимала, что этот дар чудного чувства юмора и серьезной личностной мудрости он унаследовал не от нее, так как, несмотря на свою постоянную обеспокоенность, она не была глубокой женщиной. Не смотря ни на что, в ее душе звучала музыка, когда Хэл смотрел на нее своими прекрасными глазами, как будто что-то в нем вызывало в ней воспоминание о некой возможности, которую она упустила; может, то была чувственность, которой она не могла наслаждаться, ведя такой образ жизни.
Возможно, размышляла иногда Элеонор, эта черта его характера была некогда присуща одному из его предков и передалась ему через поколения по иронии судьбы. Жизнь – это коварная штука. Они звали его Хэл – никто из Хэйдонов не имел раньше ласкательных имен – в память о величайшем дядюшке, который оставил неизгладимый след в истории семьи Ланкастеров. Тот, подлинный Хэл (чье нареченное имя было Генри), писал стихи и музыку, к изумлению и неодобрению Ланкастеров того времени и, как рассказывали, покончил с собой из-за любви. Его портрет теперь висел в особняке на Парк-Авеню.
Элеонор не знала, была ли в этой истории правда, но сомневалась, что этот предок действительно мог обладать странной смесью резкого поведения Ланкастеров и легкостью, присущей молодому Хэлу, что делало его более завершенным и желанным как мужчину. В одном она была уверена: Хэл был сокровищем семьи, ее бриллиантом. Стюарт был тоже красив, как всякий Ланкастер, но по-другому – каждая его черта замечательна, но предсказуема.
Возможно, думала она иногда, это было и к лучшему, что великая судьба обладания властью и обязанностями распорядилась так, что Хэл мог быть свободен от установившейся жизни Ланкастеров и найти в себе индивидуальные склонности, в которых всегда отказывали его предкам. По крайней мере она надеялась, что так оно и будет.
Мальчик все еще держал ее за руку.
– Мама, – сказал он, – откуда взялась эта Депрессия? Ее брови нахмурились.
– Это случилось от того, – сказала она медленно, – что все кругом стали бедными, Хэл. Все деньги были взяты из бизнеса и банков, что и привело мир в упадок. И все люди, которые работали за деньги, потеряли свою работу, потому что им не могли заплатить.