– Ты хочешь услышать? – спросила она.
– Конечно, – ответила Лаура. Женщина взяла обе ее руки.
– Я вижу пересечение, высшее пересечение. Там будет много любви, но и много боли. Великая любовь приносит больше боли, чем просто любовь.
Она остановилась.
– Я вижу разлуку. Я вижу смерть. Это не твоя вина, но это пройдет через тебя. Так хочет твоя судьба. Когда придет время, будет твой черед понять это и принять это.
У женщины были холодные руки. Ее глаза полуприкрыты, их выражение завороживающее.
– Но еще. В этой разлуке, даже после смерти, ты дашь ему то, что он хочет, несмотря ни на что. Благодаря тебе, ему будет принадлежать вечность. Если ты примешь эту боль… – последовала пауза, потом Лаура услышала звук собственного голоса.
– Кто он?
Женщина покачала головой.
– Этого я не могу тебе сказать. Придет время, и ты узнаешь, что он для тебя. Это я могу обещать.
Холодок от ладоней женщины, казалось, прошел сквозь Лауру. Она сидела, как парализованная.
Наконец, глаза женщины прояснились и она вроде бы расслабилась.
– Но не слушай меня, – улыбнулась она, – я всего лишь плутовка. – Она указала на занавеску. – Твой молодой человек очень симпатичный, иди к нему.
Лаура направилась к выходу, но оглянулась, чтобы посмотреть на гадалку еще раз. Ей почему-то не хотелось уходить. Женщине стало жаль ее.
– Это хорошее будущее. Ты никогда не захочешь его изменить.
Лаура улыбнулась.
– До свидания, – сказала она. Минутой позже она была на улице с Робом.
– Почему она отослала меня? Что за темная тайна? Лаура задумалась на минутку. Потом засмеялась и взяла его за руку.
– Она сказала, что я буду в музее с человеком, который будет везде разбрасывать деревянную стружку.
– Ах-ах, – Роб улыбнулся. – Я знаю, что говорю.
Они держались за руки, пока ехали домой. Но Лаура была задумчива. Слова гадалки все еще звучали у нее в ушах, но они убедили ее, что пришло время будущему сказать свое слово. Этот симпатичный мальчик рядом с ней, до которого так легко было дотронуться, будет с ней также недолго, как недолговечны зеленые листья на деревьях. Пришло время, чтобы лето сожгло их своим горячим дыханием, а потом, чтобы наступила осень и сорвала их с веток.
Боб проводил ее до двери, поцеловав на прощание.
Это был их последний поцелуй. Она была в этом уверена. Но это прощание было слаще любого приветствия.
Когда он ушел, она пошла к себе в комнату и тихо легла на кровать. Стены вокруг нее куда-то уходили, забирая с собой Квинс и последние десять лет, создавая незнакомую жизнь, далекую от этого времени и места.
Лаура лежала, думая о том, что она знает и чего нет, пока рассвет не проник сквозь шторы.
Завтра наступило.
С этой мыслью она, наконец, заснула.
VI
Северная Корея, Южный Унсан, 31 октября 1950 года
Было 15:30. Стрелковая рота Д, Первый батальон, Пятая кавалерийская, готовилась переправиться через реку Хьонгянг. По приказу из батальона следовало пересечь эту местность и прийти на сборный пункт не позднее 18:00.
С сентября рота участвовала в марше на север к Ялу, вместе с Пятым и Восьмым кавалерийским, в сопровождении Первой РОК и Английской дивизий. За рискованной, но успешной вылазкой Мак Артура и захватом Сеула последовало отступление северных корейцев. Сопротивление было редким, но достаточно упорным, чтобы вызвать значительные потери в батальоне.
Капитан Мак Брайд, ротный командир, получил от северян осколок в ребро, и его послали на родину.
Его заменил бывший командир взвода Хэл Ланкастер, теперь, во главе роты, обозревавший грязную речку. Рядом стоял сержант Честер Коутс, ветеран второй мировой и профессиональный солдат. Яркое солнце, свет которого отражался в воде, слепило глаза. Благодаря быстрому маршу, они пришли сюда на час раньше. Люди устали, но предвкушали привал и хороший ночной отдых перед завтрашним новым маршем.
Речка здесь была мелкая и неширокая: пятьдесят метров, воды по грудь. По данным батальонной разведки, отряд СКНА был в паре миль отсюда, так что беспокоиться было нечего. Река не имела особой стратегической важности, а единственный мост был в полумиле к востоку.
Конечно, все знали о ежедневных засадах, наносивших тяжелые потери. Двигаться надо было с постоянной осторожностью.
Такое «осторожное продвижение» было обыденным на этой уродливой войне, когда изматывающие марши могли в любое время прерваться винтовочной пальбой, грохотом пушек или взрывом мины, угрожавшими отнять руку, ногу или жизнь.