У него там была любовь – хотя об этом его дочь никогда не должна была узнать – девушка, чьи состоятельные родители не разрешили бы ей выйти за него замуж, так как у него не было земли и он был не из обеспеченной семьи.
Из-за этих обстоятельств, в которых его горячий характер сыграл немалую роль, он отрекся от своей любимой и сошелся с девушкой – Мариной, на которой позднее женился. С ней через некоторое время он эмигрировал в Америку. И хотя Джозеф Белохлавек понимал, что выиграл во всех отношениях – Марина была любящей и умной женщиной, намного превосходившей его довольно мелочную прежнюю подружку, и в Америке его ожидало гораздо лучшее будущее, чем на родине – он так и не смог смириться с действительностью, подавить в себе чувство протеста.
За первые годы своей жизни маленькая Лаура быстро привыкла к тому, что ее отец как бы и не являлся членом семьи. Он работал с раннего утра до поздней ночи в тесной швейной мастерской за их бунгало. И когда он не шил, то делал покупки для фабрики в центре города. Во время обеда он заходил на кухню, не говоря ни слова, пока ел, едва слышным вздохом реагировал на рассказы жены о соседях и быстро уходил в мастерскую работать. Он никогда не говорил со своей дочкой во время еды, не целовал ее на ночь.
Лишь его долгий, недовольный взгляд, полный сожаления, показывал, что он помнит о ее существовании. Девочка была еще слишком мала, чтобы понять, как огорчен ее отец отсутствием сына, который носил бы его фамилию. Не знала она и о последующих выкидышах, лишивших ее мать надежды иметь еще одного ребенка.
Но она была чувствительным ребенком и скоро поняла, что ее существование чем-то раздражало отца. И она инстинктивно льнула к матери, чьи теплота и понимание стали для нее единственной защитой. Они вдвоем наблюдали жизнь большого американского города. Лаура, для которой это была единственная знакомая земля, научилась уживаться с парадоксами красоты и опасностей в Саус-Сайд, о которых рассказывала ей мать. Та все еще не могла хорошо говорить по-английски, и ее понимание Нового Мира было больше основано на слухах и фантазии, чем на реальном знании.
Тем временем отец оставался угрюмым, отталкивающим человеком. Лаура избегала его. Слыша его приближение, пряталась по углам и не произносила ни слова в его присутствии. Она не понимала, что в его глазах ее рождение завершило процесс ссылки и отчуждения, который начался его женитьбой.
Он мечтал стать землевладельцем в родной Чехии, уважаемым друзьями и родственниками, иметь сына, который унаследовал бы его имя и владения. Вместо этого он так и оставался неизвестным эмигрантом, плывущим по течению в суматохе чуждой страны, где ни имена, ни люди не удерживались, смываемые равнодушной рекой коммерции и прогресса. Итак, в глазах Лауры ее отец олицетворял холодность и безразличие города, а не тепло и защиту домашнего очага. Она боялась его больше, чем кого бы то ни было.
Так продолжалось до того дня, когда он начал учить ее шить. Была зима. Мать послала ее к отцу с каким-то поручением. Когда она вошла, он работал над куском ткани на старой машинке, которая стоила ему всех его сбережений.
– Привет, – вдруг сказал он на чешском, – садись ко мне на коленку и учись.
Она наблюдала, как иголка танцевала по темному куску материи. Быстро вверх и, замедляя свой ход, вниз, согласно каким-то таинственным командам, исходившим от напряженных, осторожных рук ее отца. Она уселась поглубже на его коленку, испуганная острым маленьким орудием, вонзавшимся в мягкую материю. Потом, к ее удивлению, отец перерезал нитку, вывернул материю, и она увидела, что это была хорошо сшитая блузка, таинственно возникшая, как кролик из шляпы фокусника.
Джозеф Белохлавек видел, какой интерес дочь проявляла к его работе, и начал учить ее. Несмотря на свои годы она приняла этот вызов как должное. Она восхищалась самим процессом шитья, превращавшим бесформенные куски ткани в выкроенные детали одежды, пока законченный предмет не появлялся во всей красоте формы и цвета.
С этого первого дня Лаура обнаружила, что она, наконец, переломила отношение отца к себе. Ей никогда не приходило в голову, что ее талант к шитью позволял отцу воображать, что она и была тем самым наследником, которого его жена не могла ему дать. Несмотря на это, Лаура была счастлива, что ее приняли, и ей нравилось сидеть на его коленях в мастерской и управлять машинкой. Иногда он шил ей платья из оставшихся кусков материи, которые находил в городе. Он примерял их на нее, его пальцы были странно мягкими, когда оборачивали одежду вокруг ее маленького тела. В эти моменты в его прикосновениях чувствовалась теплота, которая заставляла ее сиять от радости. Но за стенами мастерской он был такой же отец, как всегда: молчаливый, занятый, поглощенный горькими воспоминаниями и ненавистью к миру, такой сильной, что Лауре казалось, что эта ненависть включает и ее, и мать.