Когда Бришо закончил свое повествование, к камере вновь повернулся Эмори Боуз. Его лицо стало еще темнее и злее. Он поднятым пальцем указывал на Хэла.
– Я прошу этого человека, Хэла Ланкастера, опровергнуть эти обвинения, если он в состоянии. Я прошу его привести доказательства своей лояльности и честности как слуги демократии в нашей стране. Я прошу его доказать всему американскому народу, что он действовал не как настоящий агент русской разведки, а лишь по неосторожности нанес ущерб миллионам своих сограждан. Я прошу Хэйдона Ланкастера доказать, что он американец, и сделать это СЕЙЧАС!
В студии тишина была просто оглушающей. Камеры были направлены на Хэла. Он выглядел спокойным и невозмутимым.
– Я счастлив получить эту возможность для выяснения всей ситуации, сложившейся в последнюю неделю, которая не только наносит ущерб моей репутации, но и отвлекает жителей штата Нью-Йорк от самого важного события – предвыборной борьбы. Я считаю, что должен не только доказать абсурдность обвинений сенатора Боуза, но и пролить свет на истинные цели этой подлой кампании, – Хэл посмотрел в камеру. – Я привел своего гостя для этой программы. Если ведущий не против, то я хотел бы представить гостя. Дамы и господа, это миссис Мари-Клэр Бришо, мать Жаклин Бришо.
Маленькая бельгийка лет шестидесяти была проведена на сцену и села в кресло рядом с Хэлом.
Сам Хэл дал возможность Фаррелу самому задавать вопросы, так как тот уже всем своим видом выражал изумление и живейшую заинтересованность.
– Миссис Бришо, – начал он. – Вы действительно мать девушки по имени Жаклин Бришо?
– Да, – женщина говорила с легким французским акцентом.
– А вы знаете господина Ланкастера, сидящего рядом с вами?
– Нет.
– Ваша дочь работала в НАТО в период с 1951 по 1955 годы?
– Да, сэр. Она работала секретаршей в бельгийской миссии в Париже, потому что, кроме французского, еще свободно владела английским языком.
Во время ответов на вопросы, присмотревшись к женщине, можно было легко увидеть большое сходство с девушкой. По глазам, чертам лица любой мог определить, что это была не кто иная, как мать Жаклин.
– У вас были подозрения, – продолжал ведущий, – что ваша дочь имела связь с русскими агентами или что она украла секретные документы об американских ракетах в Европе?
– Нет.
– У вашей дочери был любовный роман с русским офицером во время войны?
– Не было ничего подобного.
Аудитория стала еще внимательнее. Все видели, что женщина говорит очень откровенно, но она ничего не доказывала и не отрицала.
– Ваша дочь умерла при странных и загадочных обстоятельствах?
Леди покачала головой.
– Жаклин умерла от лейкемии. Она страдала этой болезнью много лет. Впервые этот диагноз поставили еще в школьные годы, но у нее была такая форма, что болезнь развивалась в течение многих лет. Но обострение наступило, когда ей исполнилось двадцать четыре года, а через год она умерла.
– Так вы утверждаете, что в болезни вашей дочери не было ничего загадочного? – вновь спросил Фаррел.
– Совсем ничего. Я захватила с собой медицинскую карту, где описана история ее болезни с одиннадцати до двадцати пяти лет, история ее смерти.
Кейс выглядел очень заинтригованным.
– Миссис Бришо, разрешите задать вам другой вопрос. Сколько у вас детей?
– Двое.
– Хорошо, тогда у вас должен быть еще живой ребенок, я имею в виду вашего сына.
Леди покачала головой.
– Оба моих ребенка умерли.
Наступила шокирующая тишина. Эмори Боуз посмотрел на мужчину, сидящего рядом с ним, затем на миссис Бришо.
– Но, миссис Бришо, – сказал Фаррел. – Это ваш сын Винсент сообщил сенатору Боузу то, что мы сейчас обсуждаем. Что вы пытаетесь этим сказать?
Женщина горько улыбнулась.
– Моя дочь Жаклин имела старшего брата Винсента, но он был убит нацистами в 1942 году, поэтому я и говорю, что у меня нет детей, оставшихся в живых.
Фаррел Кейс выглядел очень сконфуженным.
– Но, миссис Бришо, если у вас нет живого сына, то кто же этот мужчина, давший нам информацию для сегодняшнего обсуждения?
Миссис Бришо посмотрела на мужчину, сидящего рядом с сенатором.
– Не имею ни малейшего представления, – ответила она. После этого события стали развиваться в сумасшедшем темпе. Хэл заверил аудиторию, что фотографии, на которых он изображен с Жаклин, – подделка, затем добавил, что документы, которые, по утверждениям Боуза, были сверхсекретными, официально разрешено публиковать, а мужчина, сидящий рядом с сенатором – Леон Матоун, мошенник, известный полицейским управлениям многих штатов и ФБР. Хэл представил документы, подтверждающие преступную деятельность Матоуна.
Когда прозвучала подробная информация от Хэла, все камеры были направлены на Боуза. С него уже давно сошла его горделивая статность, лицо было бледным и поникшим, а нижняя губа заметно дрожала. Он довольно бессвязно пытался оправдаться борьбой против коммунизма в Сенате.
– Я надеюсь, – продолжил Хэл свое выступление в виде заключительного слова, – что визит миссис Бришо помог нам разобраться во всех обвинениях. Я хотел бы еще немного добавить об истинных причинах случившегося сегодня. Мы переживаем очень болезненный период нашей истории. Мы находимся в каком-то холодном жестоком мире, в котором враг пытается победить нас не внешне, а изнутри. Нам пытаются навязать идею страха и подозрительности, нас призывают следить за своим соседом, доказывать свою лояльность. Но мы, американцы, не можем позволять себя дурачить. Мы, американцы, можем критиковать свое правительство, но мы знаем, что все мы любим свою Родину и желаем ее процветания. Нет на Земле более сильного оружия, чем желание свободных людей оставаться свободными. Потому что свобода не имеет врагов. Но любой враг свободы – самое ужасное зло в мире!
Когда он закончил свое обращение к согражданам, в студии некоторое время стояла тишина. После этой трансляции ни у кого не осталось сомнений в исходе выборов в Сенат. Эмори Боуз уничтожил собственную кандидатуру им же организованной бурей, и отдал Хэйдону Ланкастеру место в Сенате от штата Нью-Йорк, так уверенно занимаемое им шестнадцать лет подряд.
За эти тридцать минут утренней воскресной трансляции был изменен курс Сената, а вместе с ним и лицо Америки.
XVIII
Это был вечер настоящего торжества.
Родственники Столвортов и Ланкастеров организовали совместный грандиозный прием. Несколько сотен гостей, включая представителей большого бизнеса и общественности, прессы и политики, были приглашены в огромный дворец Гарри Столворта на Пятой авеню. Дюжина представителей Белого дома выражали своим присутствием поздравления от самого Эйзенхауэра. Поздравить Хэла и Диану пришли многочисленные члены Конгресса, продемонстрировавшие свое желание сотрудничать с Хэлом по завершении выборов.
Атмосфера большого праздника царила не только потому, что Хэлу удалось выкарабкаться из затруднительного положения, но и потому, что удалось сместить такую одиозную и мощную политическую фигуру, как Эмори Боуз. Если подобное удалось с самим Боузом, тогда возможно абсолютно все в нашей сумасшедшей стране, думали собравшиеся.
Конечно, соглашались все, Боуз сам повел себя неразумно. В своей ненависти к Хэлу он потерял чувство меры. Он даже не проверил информацию, представленную ему, и человека, предложившего ее. Более того, он забыл о том, что у общественности еще свежи воспоминания о цензуре Маккарти.
Но все были слишком рады за Хэла, чтобы тратить время на размышления о Боузе. Прием был организован на широкую ногу и имел огромный успех. Во дворце Столвортов мелькали дружеские лица крепко пьющих политических репортеров и светских леди, могущественных республиканцев и начинающих демократов, друзей Хэла по Вашингтону, влиятельных капитанов бизнеса и респектабельных сенаторов.