- Нам предлагают перейти к более сложным, требующим времени и сил направлениям борьбы с планетой, - устало проговорил Оукс. - Те, кто желает этого, могут быть искренними... но они заблуждаются. Стоит нам промедлить, и мы погибнем. Мы должны действовать быстрее, чем смертоносные твари за периметром. Мы не можем тратить времени на дебаты и групповые решения.
Как и предсказывали Льюис с Мердоком, Рашель Демарест перед лицом поражения попыталась перейти на личности:
- А с чего вы взяли, что ваши решения нас спасут?
- Мы живы, и Колония процветает, - просто ответил Оукс. - В мои ближайшие намерения - собственно, это и есть основная причина моего переезда - входит срочное увеличение производства продовольствия.
- Никто другой не сумел...
- Но я - смогу! - Он подбавил в голос мягкого упрека. Человек, выступивший против Корабля, уж конечно, сумеет избавить всех от голода. Все мы знаем, что не мои решения погубили тогда столько наших близких на Черном Драконе. Если бы этим занялся я, тамошнее поселение могло бы к сегодняшнему дню процветать.
- Какие решения? Вы говорите...
- Я не стал бы тратить силы, пытаясь понять существа, которые нас убивают! Требовалась полная стерилизация окрестностей, а Эдмонд Кингстон не смог заставить себя отдать такой приказ. Он заплатил за ошибку жизнью... а с ним и множество невинных.
Рашель все еще пыталась взывать к рассудку.
- Как можно бороться с тем, чего не понимаешь?
- Убивать, - ответил Оукс, оборачиваясь к ней. Он снизил громкость мегафона до минимума. - Все очень просто. Его надо убивать.
Беспредельность, ее безграничный хаос
вселяет в нас страх. Но эта бесконечность
служит и неисчерпаемым источником того, что
вы зовете талантом, способности отрешаться
от страха, обнажая структуру и форму, творя
красоту. Поэтому талант так страшит вас.
Бояться неизведанного мудро, но только до
той поры, пока новообретенное бесстрашие не
выявит его неповторимой красоты.
Керро Паниль, переводы из "Авааты".
Долгое, стянутое в точку мгновение Хали Экель стояла перед толпой, глядя на троих страдальчески вытянувшихся мужчин. Словно сцена кошмара кровь, пыль, оранжевый свет, бросающий на обреченных гротескные тени, ощущение разлитого в воздухе насилия.
"Я наблюдаю, наблюдаю, наблюдаю..."
Грудь болела при каждом вздохе, и в ноздрях стоял запах стекающей с пробитых ног Иешуа крови.
"Я могу спасти его". Она сделала шажок вперед.
"Не вмешивайся", - остановил ее Корабль.
Она не смогла противиться - слишком сильны были оковы богоТворения.
"Но он умрет там, а он такой же, как я!"
"Нет, Экель. Когда придет час, он вспомнит себя и вернется, как вернешься ты. Но вы двое кардинально различны".
"Кто он?"
"Иешуа, говорящий с Богом".
"Но он... то есть почему они с ним так? Что он такого натворил?"
"Пересказал наши беседы. Теперь они пытаются шантажировать Бога. Наблюдай. Бог шантажу не поддается".
"Но Бог есть Корабль, и Корабль суть Бог!"
"А бесконечность суть бесконечность".
"Почему Ты не позволишь мне спасти его?"
"Ты не сможешь".
"Я попытаюсь".
"Ты лишь причинишь лишнюю боль взятой тобой взаймы дряхлой оболочке - а она и так исстрадалась. Зачем доставлять ей новые мучения?"
Хали только сейчас пришло в голову, что где-то в другом месте другое сознание ждет, чтобы вернуться в тело, которое она заняла... "Взяла взаймы". Ей в голову не пришло подумать об этом вот так, и мысль эта наполнила ее чувством ответственности за тело. Она с трудом, но сумела оторвать взгляд от болтающегося на гвоздях Иешуа, от кровоточащих ладоней и ступней.
Двое его собратьев по несчастью бились в оковах. Теперь Хали поняла смысл жестокой пытки. Со временем они задохнутся, перестанут дышать, когда откажут от непосильной натуги мышцы грудной клетки. Привязанные пытались опереться о гладкие столбы, приподняться, вдохнуть полной грудью, выгадывая последние предсмертные минуты.
Один из солдат, заметив это, расхохотался.
- Ишь, ерзают, разбойники!
- Небось, времени немного украсть хотят! - глумливо откликнулся кто-то из толпы.
Один из привязанных опустил взгляд на своего мучителя.
- А ты и родную мать готов повесить! - простонал он, задыхаясь, и Хали увидела, как набухают напряженные мышцы. Обмякнув, несчастный мотнул головой в сторону Иешуа: - Этот-то парень ничего худого не сделал.
Солдат размахнулся и ловким ударом древка перебил говорившему голени. Разбойник обвис и задергался в предсмертных муках. Иешуа обернул к нему лицо.
- Ныне же будешь со мною в раю, - проговорил он негромко, но как-то так получилось, что вся толпа услыхала. Тем, кто не обратил внимания, эти слова тут же повторили остальные.
- Вранье! - хохотнул стражник и, подняв копье, перебил ноги и второму разбойнику. Тот тоже обвис на веревках, корчась в последних судорогах.
Иешуа поднял голову.
- Жажду... - прохрипел он.
Копейщик глянул на него.
- Бедняга пить хочет! Угостим, что ли?
Хали хотела отвернуться - и не могла. Что превратило этих людей в чудовищ? Она поискала взглядом, из чего можно было напоить умирающего.
"Пусть все случится, как должно, Экель, - предупредил Корабль в очередной раз. - Это необходимый урок. Людям необходимо научиться жить".
Толпа начинала расходиться. Спектакль закончился. Хали обнаружила, что стоит в одиночестве обок умирающего и только кучка женщин выжидает по другую его руку... да еще солдаты, караулящие несчастного. Примчался мальчишка с кувшином, сунул тому стражнику, что ломал ноги разбойникам, получил от него монетку, прикусил ее и бросился прочь, даже не глянув на приговоренных.
Солдат намотал тряпицу на копье, полил жидкостью из кувшина и ткнул в губы умирающему. До Хали долетел кислый запах. "Уксус!"
Но Иешуа жадно припал к тряпице, втягивая влагу растрескавшимися окровавленными губами. Когда тряпку отняли, он снова обвис, потеряв сознание.
- Лучше бы ему умереть до заката, - проговорил старик напротив Хали. Не оставлять же его тут на субботу.
- Легко. - Стражник снял тряпку с копья и примерился, собираясь раздробить Иешуа голени.