– Привет, Робик, тут все свои, – Петроний посторонился, давая свободный ход появившемуся Роберту.
Тот боком втиснулся в помещение, и Дарий уловил отвратительные испарения немытого тела, грязной одежды и табачно-водочного перегара. Вошедший положил на стол конверт и тушуясь направился на выход, где его ожидал прыщавый, с красным лицом напарник.
Когда дверь за Робиком закрылась, Петроний извлек из конверта несколько купюр, пересчитал и, сложив вдвое, отправил деньги в нагрудный карман халата.
– Рынок, что поделаешь, – не без некоторого смущения произнес он. – Посторонним вход воспрещен, и эти ребята очень к этому относятся ревниво и держат базар в рамках упорядоченности. Днем болтаются здесь, а вечера проводят на каком-то чердаке, предаваясь голубым играм. – Петроний замолчал, что-то, видимо, отыскивая в памяти.
Но художника мало волновали чужие проблемы, ему бы сейчас еще попить пива, выкурить пару сигарет и посидеть на бережку, подставив морскому бризу расстегнутую ширинку.
Вместе с пакетом, из которого воспарялись земляничные и персиково-нектариновые ароматы, он направился в сторону пляжа. Перед выходом в дюны в киоске-стекляшке купил две бутылки пива и пачку чипсов с укропом.
Он не пошел на скамейку, а расположился у подножия дюны, среди кустиков ивы, откуда открывалась прекрасная панорама залива, с голубой дымкой далекого горизонта, легкими барашками облачков и необузданной синевой небес. Ну что может быть краше и аппетитнее этой пасторальной картины? С помощью шлеперного ключа он откупорил одну из бутылочек и сделал несколько глотков. Во рту загорчило хмельком, ноздри ощутили бодрящую терпкость. Он пил и хрумкал чипсы. Потом снова пил, курил и хрумкал чипсы. Курил, запивая уже из второй бутылочки, и хрумкал чипсы, оставляющие во рту летнее очарование укропа.
Он смотрел, как у самой кромки воды нелепая фигура потрепанного старостью и худобой человечка делает вполне бессмысленные движения руками. Это были крутящиеся, вялые размахи, но явно доставлявшие физкультурнику уверенность в оздоровительном их воздействии.
Слева, со стороны лиелупского маяка, налегая на педали, приближалась прехорошенькая шоколадка в ярко-желтом и достаточно открытом купальнике. Сзади, на спине, бугрился зеленый рюкзак, из которого торчала рукоятка теннисной ракетки. Блеснули на солнце никелированные обода и спицы, дива укатила в сторону Дзинтари, а в голове Дария появился неизвестно откуда возникший мировоззренческий помысел: «Квадрат гипотенузы бесконечности равен сумме квадратов катетов пространства, плюс эрекция и прямостояние, минус… А может, ты, Поль, прав, что любовь – история в жизни женщины и эпизод в жизни мужчины? Но если это так, то сколько же историй у Пандоры? А Хуан, этот дон Хуан, откуда принесли его черти, и почему именно он появился в такой момент, когда во мне бушует настоящий тестостероновый (О=Н2СН3СОН) цунами? А может, его не черти послали, а сам беззаветный боженька, чтобы раз и навсегда сотворить со мной апокалипсис?»
Однако, не найдя ответа на животрепещущие и столь же бессмысленные вопросы, Дарий поднялся с земли и, оставив позади себя пустые бутылки, с пакетом, из чрева которого исходили благоуханные ароматы, направился в сторону дощатого настила, ведущего с пляжа.
Он шел по тенистой аллее, ощущая убывающие запахи моря и душистость лип, и на сердце у него было не то что хорошо, а как-то призрачно-отрадно, даже празднично, словно он умылся утренней росой и теперь лежит на скошенном лугу, любуясь неизвестно откуда взявшейся на синем небе роскошной радугой. Сзади кто-то забибикал, он оглянулся и увидел малыша на электрической машинке, которые тут же, на обочине аллеи, давали напрокат. Лицо мальчугана было серьезно, сосредоточенно, и он явно форсил перед мамой, стоящей возле жасминового куста и мило улыбающейся. Она любовалась своим произведением, и Дарий, глядя на счастливые ее глаза, подумал о своем одиночестве. А подумав, поежился, ибо ощутил леденящую пустоту и неприкаянность души.
Миновав раскаленный перекресток, он снова попал в тень, исходящую от козырька полуразвалившегося здания, в котором в доисторические, то бишь доперестроечные времена находился магазин мясных полуфабрикатов. Теперь здесь царили обветшание и неприютность, и сам козырек того и смотри свалится на голову, и, видимо, согласно этим ожиданиям, Дарий замедлил шаг, как бы испытывая судьбу и как будто всерьез надеясь, что козырек именно в этот момент обрушится и решит все его проблемы. Однако этого не случилось, и он, минуя экс-полуфабрикаты, а затем и перекресток со светофором, снова оказался на солнцепеке в пределах полноцветно ожившего рынка.