Этот звонок сначала вызвал у Татьяны бурю раздражения, потом повеселил, потом показался неслучайным и глубоко символичным и, наконец, вызвал приступ такой безудержной радости и столь мощный всплеск энергии, что она даже испугалась.
Вкратце дело было в следующем. Еще в ту далекую пору, когда Татьяна состояла при Ванде, выступая в роли, более всего соответствующей роли личного секретаря, ей приходилось вести переговоры с огромным количеством людей, так или иначе связанных с Вандой: назначать встречи, лекции, семинары, консультации, согласовывать время интервью для прессы и визитов к личному косметологу и в тренажерный зал, вызывать мастеров для починки телефона, если тот ломался, и выяснять, в какой химчистке возьмутся привести в порядок ослепительно белый норковый жакет. Перечень можно было продолжать до бесконечности, и само собой разумелось, что все это несметное число телефонных в большинстве своем переговоров становилось обоюдным, иными словами, не только Татьяна дозванивалась по сотням телефонных номеров, решая проблемы Ванды, но и ей, в свою очередь, звонило огромное множество народа, причем многократно. На первых порах, когда Татьяна только вникала в сущность новой своей работы, причем вникала крайне старательно и скрупулезно, поскольку больше всего на свете боялась ее потерять, сильнее всего почему-то ее пугала перспектива пропустить какой-нибудь важный звонок и, таким образом, потерять для Ванды контакт с важным для нее человеком. Это тогда казалось Таньке самым серьезным проступком из всех, какие только она могла совершить на новом поприще, и, снедаемая этим страхом, она поначалу всегда оставляла собеседнику огромное количество телефонов, по которым ее можно найти в любое время дня и ночи или уж в самом крайнем случае оставить для нее информацию. В числе этих телефонов, естественно, был и ее домашний, по которому, действительно всегда кто-нибудь отвечал, ибо редкими в ту пору были, счастливые для Таньки минуты, когда дома она оставалась одна и, стало быть, вообще в квартире никого не было.
Со временем эта телефонная лихорадка прошла, улегся страх «потерять» какой-нибудь важный звонок, причем излечила ее от этого недуга сама же Ванда, что называется, личным примером, а точнее, собственным незыблемым принципом, коих в арсенале Ванды Василевской было достаточно много.
«Все действительно необходимые встречи с неизбежностью состоятся сами, стало быть, все случайные вполне могут быть пропущены», — утверждала Ванда. И на этом основании Танька сформулировала для себя более простое правило: «Кому надо — дозвонится» — и успокоилась.
Звонки некоторое время еще раздавались по всем объявленным ею сгоряча телефонам, однако, в конце концов все встало на свои места и организовалось должным образом. Случались, правда, редкие одиночные курьезы, когда Танькину восьмидесятилетнюю бабушку терзал, плохо говорящий по-русски корреспондент французского журнала «Фигаро-магазин», пытаясь продиктовать вопросы для мадам Василевской, но постепенно их становилось все меньше, а потом и не стало вовсе.
В последующем же, как известно, Татьяна и вовсе отлучена была от Вандиных звонков, дел, поручений, важных и второстепенных, которым, по существу, отдала несколько лет своей жизни, да и, собственно, от самой Ванды. Началась совершенно новая ее жизнь, но это была совершенно другая история.
Нынешний звонок был как раз отголоском той, прежней, навсегда потерянной жизни. Звонил компьютерщик, который очень давно, целую вечность назад, составлял для Ванды какую-то программу, предназначенную для пущего удобства работы с постоянными клиентами. Связь между ними, то есть между Вандой и компьютерщиком, осуществляла, естественно, Танька, и потому у него имелись все ее телефоны, включая старый домашний. Теперь компьютерщик, разбирая свои архивы, обнаружил почему-то оставшийся у него список тогдашних клиентов Ванды с телефонами и, конечно, решил немедленно вернуть его владелице, однако тревожить саму великую Ванду не решился, а стал разыскивать ее секретаря — Таньку. Большинство, а вернее, все бывшие Танькины телефоны сменились, и, уже теряя надежду, честный компьютерщик набрал последний номер в списке: это был телефон старой Танькиной квартиры, где по сей день жили ее мама с сестрой и заметно подросшей племянницей. Словом, он таки разыскал ее, правда, через маму, и через маму же поинтересовался, как можно возвратить нечаянно присвоенный список.
Сначала Танька возмутилась.
— Черт побери! — кричала она в трубку уже привыкшей к нынешним истерическим состояниям дочери и терпеливо ожидающей вразумительного ответа маме. — Меня что же, теперь до самой смерти будут считать ее секретаршей? Почему я обязана тратить свое время на какие-то ее заплесневелые списки? В конце концов, еще не известно, кто из нас теперь более занят, и вообще, кто она такая, что я должна помнить ее до конца своих дней и служить у нее на побегушках?
— Я могу просто сказать этому человеку, что ты больше у нее не работаешь, — спокойно выслушав тираду, предложила мама.
Но Танька взорвалась снова:
— С какой это стати? Она что, платит тебе за это? Между прочим, услуги секретаря на телефоне нынче очень даже дороги…
— Хорошо. Я скажу этому человеку, чтобы он больше мне не звонил, а его координаты, которые он для тебя оставил, выброшу. Это тебя устроит?
— Мне вообще наплевать. Можешь оставить себе и повесить в рамочку над кроватью.
— Если ты хочешь просто покричать, то покричи, пожалуйста ровно столько, сколько, тебе необходимо, — спокойно и даже ласково ответила Таньке мать. Как это было ни странно, но почему-то теперь она понимала дочь намного лучше, чем когда-либо, и Танька гнала от себя мысль, что это является всего лишь следствием обильных подачек из кормушки Подгорного.
— Кричать на тебя мне вовсе не хочется, — неожиданно вяло отозвалась Татьяна.
Пыл ее действительно как-то сразу весь вышел. В конце концов, все эти ее вопли были довольно смешными и жалкими. Самым забавным было то, что Танька отлично отдавала себе в этом отчет, даже в тот момент, когда выкрикивала гневные, глупые вопросы-обвинения. Во-первых, Ванда не могла их слышать. А во-вторых, она ведь не имела к этому ни малейшего отношения и наверняка думать забыла о каком-то компьютерщике, да и программу ту давно сменила на более современную: Ванда со сложной техникой была на ты и старалась не отставать от технических веяний времени. К тому же у Татьяны вдруг мелькнула мысль, что этот самый список, может, не такая уж зряшная бумажка, тем более в нынешнем ее положении.
— Ладно, извини. Он что, оставил свой телефон?
— Да, даже несколько номеров: домашний, рабочий, пейджер… Будешь записывать?
— Диктуй.
Компьютерщик отозвался почти мгновенно, стоило Татьяне отправить сообщение ему на пейджер — откладывать встречу она не стала. Мелькнувшая в голове случайная вроде мысль теперь пульсировала в сознании все сильнее. Разумеется, все могло оказаться просто случайностью, но если взглянуть на ситуацию с другой стороны, как всегда учила Ванда, то выходило нечто весьма прелюбопытное. Получалось, что ее относительно новая и даже не вполне оформившаяся идея сделать следующий рывок в их долгом спринтерском противоборстве с Вандой, о существовании которого, правда, та и не догадывалась, получала вдруг неожиданную, но весьма значимую, да что там значимую — символическую! — поддержку со стороны неких неведомых, но от этого не менее реальных и могущественных сил. «Нас окружает очень тонкий и по большей части еще не познанный нами мир», — утверждала все та же Ванда, самым решительным образом отметая попытки отнести необъяснимые явления, связанные с деятельностью человека и его психическими состояниями, к категории паранормальных, мистических проявлений — и, стало быть, отказаться от того, чтобы принимать их в расчет в своей практической работе.
Теперь мысль о том, что именно этот тонкий и непознанный мир таким неожиданным образом благословляет ее на осуществление давно задуманного и выстраданного плана, все более овладевала Татьяной, заполняя сознание полностью и становясь нестерпимой желания проверить достоверность этого предположения и, конечно же — в этом не было у Татьяны уже никаких сомнений, — убедиться в его абсолютной справедливости.
На встречу с компьютерщиком она летела, как на самое желанное свидание, считая минуты и нещадно подгоняя стрелки часов.