— И потом будет всем рассказывать, что лечил печень.
— Я, кстати, сейчас понял, что такое капитализм и приватизация. Вот смотри: у нас с тобой были две рыбки, маленькая и большая. Ты мне сразу сказал, что маленькая — круче. Я стал ее есть, думая еще кусок большой у тебя отъесть. Но ты большую сожрал быстрей, чем я маленькую.
— Нет.
— Я уж вижу.
— Вот кушай еще. (Кох достал из-под газетки еще одну маленькую рыбку.) Вот кушай. Две маленьких — это почти одна большая.
— А, то есть ты хочешь сказать, что приватизацию ты провел честно… Ну-ну… Так я ему тогда говорю: «Чего же ты при такой печени еще и водку жрешь с утра? Ты ж так помрешь, бросай пить». И он говорит: «Знаешь, мне все равно осталось жить два или три года».
— Ой, ой! Тоже мне, принц Гамлет.
— Это было лет восемь назад. И он говорит — вот попью года два, и все. Я говорю — постой, тут два нюанса есть важных.
— Ну да, а вдруг не умрет?
— Не. Во-первых, тебе никто не гарантировал даже этих двух лет. А во-вторых, не то даже плохо, что человек смертен…
— А что внезапно смертен.
— Ну да, внезапно смертен. Пошел поссать, думает, поссу, а потом что-то совершу в жизни…
— А Аннушка уже масло разлила. Не могу удержаться и не процитировать это место из булгаковского «Мастера и Маргариты»: «Да, человек смертен, но это было бы еще полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чем фокус! И вообще не может сказать, что он будет делать в сегодняшний вечер…»
— Ну да. И ты пошел поссать и не вернулся.
В общем, товарищ мой задумался и… перевел разговор на другое. (Пауза.)
— Алик! Вот скажи мне… Ты так страстно говоришь про многоженство, что я задался вопросом: ты сам-то его практиковал?
— Нет. Нет, нет.
— А вот у меня…
— Опять же в моем смысле — жена, это только когда дети от нее есть.
— Ну да. А у меня был дружок, который уже в 82-м имел место быть. Так у него дети от трех жен. Это если не считать первую жену, потому что там уже дети большие. И вот однажды какая-то очередная его подружка вдруг залетает. То есть, по твоей терминологии, становится ну пусть еще не женой, но типа невестой. И он говорит: стоп! Вот у меня есть жена, от нее дети. И вот еще девушка забеременела. Рожать она не так чтоб хочет, но он-то как глубоко православный человек — даже сторожем в храме служил…
— Сторожем — это наш уровень!
— Ну… И вот он как человек православный… Никаких, значит, абортов.
— Это правильно.
— Это еще не все. Он еще решил: жить не по лжи.
— Опа. Это еще что такое?
— Ну, типа, если я поимел девушку…
— То я должен сообщить всем другим девушкам…
— Включая жену…
— Ой, какая глупость.
— Подожди, это еще не все, это только начало.
— Это где, в каком писании написано, что надо жене сообщать? Он же грешен не перед женой, а перед Господом! А он и так все видит, ему не надо докладывать…
— Но отец должен воспитывать своих детей?
— Должен.
— Семья должна жить вся вместе? —Да.
— Таким образом, решил он, пускай новая девушка рожает, а жить мы все будем вместе.
— У-ху-ху! Хэ-хэ!
— Я не вижу тут оснований для смеха. Что ты тут услышал смешного?
— Я радуюсь чужому горю. Ха-ха.
— Не зря про тебя писала какая-то газета, я сам читал, что ты смеялся неприятным смехом, когда у тебя товарища в Питере арестовали, то ли Финько, то ли Финштейн.
— Фишков это был, Фишков.
— Его арестовали, а ты смеялся.
— Да ну, чушь это. Он — мой близкий товарищ. Я переживал. Слава Богу, его потом выпустили.
— …так вот, он убедил жену, что надо не по лжи. И все вместе они уезжают в Сибирь жить.
— Сколько народу?
— Одна с двумя детьми, а другая — с одним. И он сам.
— А как он пользовал их?
— Я откуда знаю?
— Ну он же тебе описывал? В каком порядке… Или они втроем барахтались…
— У тебя одно на уме! А его другое волновало. Мы с ним обсуждали чисто богословскую сторону вопроса. Он думал: может, ислам принять?
— Так у него другого выхода не было.
— Но он говорил, не может, потому что любит Христа.
— Мусульмане тоже любят Христа.
— Ну не до такой же степени.
— Ха-ха-ха. Кто меряет степень любви? Она либо есть, либо нет.
— Ну что ты опять смеешься?
— Ладно, давай всерьез. Вот смотри. Читаешь Библию…
— …а там все многоженцы.
— Да. Авраам — у него жена и несколько наложниц. Причем дети от наложниц признавались вполне законными. Исаак, Иаков, Иосиф и так далее, вплоть до Соломона. «…Хотя между несколькими женами одного мужа возможны раздоры, вызываемые ревностью и семейными дрязгами, однако в действительности (курсив. — А.К.) жизнь часто устанавливает мирные отношения между ними, так как одна жена облегчает труд другой и содействует благосостоянию всех. Из Библии известно, что жены патриархов сами сводили своих мужей с наложницами…» Энциклопедия Брокгауза и Ефрона, т. 47, стр. 282—283, статья «Полигамия». И еще: «И было у Соломона семьсот жен и триста наложниц…» 3 Царств. 11:30. …А потом раз вдруг — и моногамия. Как этот переход произошел?
— Это очень просто. Я объясню тебе.
— Я весь внимание.
— Просто люди жили не по лжи, а сейчас все живут друг с другом, но всем рассказывают, что у них типа моногамия.
— Нет, но не возжелай жены ближнего и не прелюбодействуй — это же оставалось!
— Ну, возжелай жену дальнего. Кого-то дальнего себе. Шучу.
— Не возжелай жены — это значит не завидуй, потому что дальше идут верблюды, ослы и прочее. А вот не прелюбодействуй… Это да. Хочешь трахаться — женись.
— А если девушка незамужняя…
— Нет, это прелюбодеяние. Ты со мной по поводу христианских добродетелей-то не спорь…
— Я с тобой, будучи примерным семьянином, спорю чисто теоретически. И довожу до абсурда. Для ясности.
— Ты мне лучше скажи, как семья перешла от полигамной к моногамной. Читаешь, читаешь Священное Писание — ничего там нет про моногамию.