Очень смешно было, когда я однажды стал свидетелем серии телефонных бесед. Умирающий с похмелья эмигрант наносил звонки, отменяя встречи. Своим он говорил все как есть — поймут, сами такие, — типа нажрался вчера и сейчас не может встать. А белым американцам рассказывал, что у него острое пищевое отравление. И это было правильно! Приди он на встречу с серьезным белым человеком в похмельном виде, расточая запах кошачьей мочи и глядя на жизнь смертельно усталым взглядом, впечатление о себе испортил бы навсегда. В общем, бывший наш народ понимает, что с кем можно себе позволить, с кем надо церемониться, с кем нет смысла.
Приехав тогда из Нью-Йорка в Пенсильванию, я снова принялся за сбор фактуры для репортажей и книги. Встречался там с людьми. С толстенным этническим итальянцем Ральфом Рогато, начальником местной полиции. Он рассказывал мне о скуке провинциальной жизни, такой беспросветной, что внутрисемейная драка становится событием года. Скуку они там пытаются скрасить юмором. Помню, у одной подчиненной Ральфа, полицейской дамы, стояла на столе табличка: Warning: I got a gun and PMS. Шутка, в которой есть доля шутки. За этой трехбуквенной аббревиатурой скрывается широко там распространенный и всем там понятный термин «предменструальный синдром», который считают не бабской блажью, а важным фактором общественной жизни. Ха-ха.
Посетил я сразу по приезде также и местную газетку Villager — а там тоска почище полицейской. Полторы калеки вымучивают новости из ничего, сочиняют какую-то ерунду о ничего не значащих событиях. Там, к примеру, несколько недель раздували скандал вокруг такого события. На заседании школьного совета один из родителей — этнический итальянец Антидорми — употребил слово mullion. Это итальянское жаргонное слово для melanzana, то бишь баклажана. Когда он применяется для обозначения негров (очень тонкое цветовое наблюдение), это считается оскорбительным. Ну, допустим… Много шума из ничего. Замечу вскользь, что и для русских есть там презрительный термин. Он такой: russky. To есть когда вам в Штатах по-английски скажут, что you are русский — знайте, вас обзывают типа козлом.
Еще я написал там заметку про этнических украинцев, потомков давнишних эмигрантов, еще дореволюционных. Помню поучительную историю про то, как в 1910-х годах один украинский поселенец устроился на какую-то пенсильванскую шахту и его там вскоре завалило насмерть. Семья осталась без средств к существованию и, чтоб не помереть с голоду, вернулась на Западную Украину. Которая вскоре была подвергнута аншлюсу с СССР. И тут же наши комиссары стали склонять эту шахтерскую семью к смене американского гражданства на советское. Кто сменил, те плохо кончили. А кто не поддался уговорам, те уехали в Штаты — по второму заходу. А там за время их отсутствия жизнь несколько изменилась. Американские капиталисты, посмотрев на русский бунт 1917 года, начали себя вести адекватней и перестали морить шахтерских сирот голодом, как-то начали решать социальные вопросы. Они додумались до деятельного покаяния, не дожидаясь, пока их посадят в Лефортово, как некоторых, — что было б реально, докатись наша так называемая Великая Октябрьская революция до Штатов. Глядя на зверства большевиков, американские бизнесмены сочли за лучшее поддержать профсоюзы, учредить страховки и наладить производство дешевых автомобилей для своего пролетариата. Это я про Форда.
Между делом в Москве я в свои приезды писал заметки на русском материале. Про Рустама Хамдамова, практически гениального художника, который сделал мощный фильм «Анна Карамазофф» — его никто не видел иначе как на видео, потому что пленка арестована французами. Писал и про того же Малашенко. Еще про кого-то… А! Про Женю Киселева! Он был очень тогда представительный. Вальяжный. Рассказывал, что любит виски. Особенно single malt. И ему очень приятно было, что он лично провел дегустацию множества сортов, и лучшим ему показался Maccallan — который иностранные спецы независимо от Жени поставили на первое место в рейтинге.
После я снова полетел в Штаты. И там, потусовавшись в своей Москве, полетел в Калифорнию — на вручение «Оскаров», в очередной раз. В первый раз это было потрясающе, во второй — ну ничего, ничего, забавно. В третий — так себе. Остановился я в тот раз не в downtown, как обычно, — а в Малибу. Езды всего ничего, и все это на океанском берегу. Причем, грубо, в ту же цену. Так я перед завтраком совершал заплыв. И перед ужином. А ужинал с видом опять же на океан. Хорошо…
Довольно часто я вспоминаю и о тогдашней поездке в православный приют, это в поселке Саракташ Оренбургской области. (Это когда я был на побывке в России, в ходе моей американской эпопеи.) Там местный батюшка отец Николай усыновил 40 детей. И принялся их растить как своих. Живут они, конечно, бедно, но зато в семье, как люди. Мне там между делом рассказали такую вещь: «В первых главах Библии написано про то, как Сатана пришел к Адаму и говорит, послушай, ты будешь как Бог. Только нарушь заповедь, прерви настоящий союз с Богом, и ты будешь самозваный Бог. Будешь повелевать морями и океанами, летать по воздуху, испытывать блаженнейшее духовное состояние. Но плата будет — душа, которую потом отдашь. И дьявол ее так запросто не отпустит». Про что это? Про наши богатые путешествия по планете? Про страсть к дорогим развлечениям? Или зря я так на это внимание обращаю?
И приблизительно в это же время я написал несколько заметок про американские семьи, которые усыновили русских сирот. И выяснилось, что американской семье все оформление обходится в 15 000 долларов, из которых, обратите внимание, 5000 идет на взятки русским чиновникам. Вы как хотите, а лично на меня этот факт производит весьма глубокое впечатление. Мысли теснятся в голове и просто обгоняют друг друга.
Там, в Пенсильвании, у меня было два русских собутыльника. Один — полковник нашей медслужбы, который работал в местном госпитале уборщицей, а второй — журналист из Брянска. Мы иногда собирались и выпивали не по-американски, как все (три пива под куриные крылышки в баре, за час), а так основательно: водки, селедки, колбаса порезана, пивко в холодильнике и все такое прочее. Я вспоминаю эти тихие размеренные вечера в моей московской, штат Пенсильвания, квартирке, за круглым дубовым столом, который я купил за 15 долларов на распродаже. Разговоры мы вели как положено о судьбах России и про то, до чего ж на нее не похожа Америка. Все это приблизительно в ту же струю, в какую и весь наш «Ящик водки»: что со страной, кто мы, откуда — и как жить дальше. Вот эти двое предпочли тихую, незаметную и очень небогатую жизнь в чужой загранице. Они это сделали ради детей, тем более что один — полковник — буквально увез сына-призывника в Штаты в самый разгар чеченской войны. Я про это написал приблизительно в том духе, что это не патриотично — мальчик вместо цинкового гроба угодил в американский университет. Тонкая шутка. А кому, правда, было б лучше, если б парень погиб с улыбкой на лице, как учил Паша Грачев? Есть ли такой человек? Дети в Америке, вам всякий скажет, очень быстро осваиваются. И делаются не нашими, чужими, американскими. Но им-то что с того? Им там так только удобнее… А родители, они давно привыкли жертвовать собой ради детского блага. Доживут там свою жизнь в скуке вдали от наших русских приключений — ну и что? На свете счастья нет; а есть покой и воля…