Но из-за потрясения спускалась к сундучку насторожённо. Лишь удивлённый взгляд пса, оставленного внизу лестницы, полностью меня успокоил.
И - снова! Ух как я испугалась, развернув тряпочку! До холодного пота, облившего всё тело!
В ней прятался корявый сухой сучок! С колючками!
Отшельник был колдуном. И, что бы там ни говорил Андрей про его картины, не поверю, что художник из прошлого не пробовал свои колдовские силы! Вон на сучке какие крепкие иголки! Ткнёт такая - и опять какое-нибудь ужасное происшествие!
Но внезапно с еле слышным шелестом что-то почти невесомо упало на пол, рядом с пачкой писем. Уже дрожащими пальцами держа сучок и не зная, что с ним делать, я машинально присела, посветила фонариком - и строки пушкинского стихотворения вдруг всплыли в памяти: "Цветок засохший, безуханный, Забытый в книге вижу я..." На полу лежали выцветшие лепестки... В моих руках - роза! Кем-то когда-то кому-то подаренная и сохранённая на память... От сердца отлегло. Фу-у... Лепестки от древности такие хрупкие, что один из них рассыпался пылью в мои пальцах.
Ладно, некогда мне разбираться с тем, что для меня сплошная загадка, разгадка к которой спрятана за семью печатями. Надо попробовать разобраться с конкретикой в виде писем. Я снова завернула бывшую розу в шёлковый платочек и осторожно раскрыла ломкие сгибы первого письма.
Мда... Как-то, думая о конкретике, я не учла, что чернила, которыми писали в стародавние времена, могли выветриться. Нет, кое-что можно разобрать в округлом симпатичном почерке, среди сплошных "ерей", "еров" и "ятей". Особенно начало письма, от которого у меня сердце сжалось: "Милый наш брат Андрей! Пишут тебе твои сёстры..." Зато стало понятно, откуда здесь женские вещички. Наверняка, собираясь домой, сёстры забыли по мелочи...
Дальше чтение пошло через пень-колоду: где интуитивно догадываясь, где всё-таки разбирая выцветшие чернила, я всё-таки разобрала, что сёстры благодарят художника за проведённые в его поместье дни. Зачарованная переходом в прошлое, я потихоньку открывала письмо за письмом. В деревенском поместье появилась гостья - дальняя родственница. Сёстры отзывались о ней с восторгом: она и милая, и приятная. Затем появились намёки, что неплохо бы брату пригласить к себе в гости сестёр вместе с их новой подругой...
- ... Зоя!
Я вздрогнула так, что чуть не свалилась с лестницы. Быстро, но бережно спрятала вещи назад, в сундучок и задвинула его подальше, под лестницу.
- Я здесь!
- Ты там не потерялась? - с любопытством свесилась в квадратное окно проёма Женя. - А то я тебя давно зову, а ты всё не откликаешься.
- Всё хорошо. Сейчас выйду. Просто засмотрелась, сколько здесь всего.
С сожалением закрыв дверь в подвал, я принялась за готовку, мысленно перебирая содержание писем. А потом пришлось и про это забыть. Быстро приготовила ужин, накормила поторапливаемых Женей студентов, а когда они удалились, собираясь на гуляния в деревню, стала убирать за ними, снова размышляя о найденном сундучке. И о шёпоте с тем незнакомым мужским голосом. Слышала ли я на самом деле нынешних гостей Андрея? Или эти голоса были чем-то иным?
Лёгок на помине. Появился в дверях кухни, как только последняя машина со студентами отправилась вслед за остальными. Светло-русые волосы взъерошены, глаза сияют. Надо же. Глаза сияют - это он огляделся всполошённо, нет ли кого на кухне, и увидел только меня. Ну-ну, отшельник... Мне бы только тебя заманить...
- Кушать будешь? - ласково спросила я.
- А накормишь?
- А есть сомнения?
- Буду, - расплылся он в улыбке.
Поймала! Сейчас мы его поглубже насадим на крючок: я выложила перед ним салаты и закуски, поставила большую тарелку с окрошкой - и нежно спросила:
- Только окрошку будешь? Или горячее тоже?
- А ты со мной? Не откажусь от того и другого.
- Прекрасно! - обрадовалась я. Всё. Рыбка полностью на крючке и уже не сбежит.
Едва он с видимым удовольствием съел половину салата и принялся за окрошку, как я немедленно задала первый вопрос:
- Андрей, у тебя огромный дом, все комнаты неплохо приготовлены для жилья. Почему ты живёшь в той лачуге?
- Ну, обычно я отвечаю, что мне хочется сразу перебраться на второй этаж, который ещё не закончен. Но ты... тебе я скажу так: что-то мне не даёт жить здесь. Мне неуютно здесь, даже когда нахожусь здесь с полчаса. На втором этаже - куда ни шло. И то, пока работаю. Но первый этаж будто выгоняет меня.
- И ты не пробовал даже узнать, что здесь такое происходит?! - поразилась я.
- Пробовал. Кажется, здесь задействованы какие-то силы, связанные со старой историей дома. Меня в разгадку не пускают.
- Я сегодня была в подвале, - сказала я. - Искала тряпки. Мне кажется, я слышала какие-то голоса. Ты такое слышал? В подвале?
- Нет, - покачал он головой. - А что за голоса? Ты слышала, что они говорят?
- Был шёпот, а потом мужской голос сказал: "Не бойся. Здесь никого".
- Студенты? - неуверенно предположил Андрей.
- Может быть, - задумчиво сказала я.
Убрав несколько тарелок с салатами, я положила ему горячее. Окрошка окрошкой, а горячего мужчина должен поесть. Это мама всегда приговаривает так. Выждав, пока Андрей попробует его и проникнется вкусом, я спросила:
- Андрей, а зачем это надо было - так быстро подарить мне кольцо? Я ведь правильно поняла, что у нас помолвка?
- Ещё один оберег, - сказал он. - И мне спокойней.
- В чём? Ты всё ещё боишься, что Таисья может ещё что-то сделать?
- Не только...
Приглядевшись к нему, к его самолюбиво поджатому рту и упрямо опущенным глазам: "Не хочу об этом говорить!", я поняла, что он опять о чём-то умалчивает. Честно говоря, стало обидно. Была потаённая мысль: он скажет, что любит меня. Ведь, делая мне предложение, он не сказал о своих чувствах. Только обрадовался, когда я не отказалась выйти за него. Да, я ощущала его любовь, но мне не хватало высказанности о ней. Услышать о любви из его уст стало навязчивой идеей...
- А когда ты мне всё расскажешь? Когда дядя Ваня караваи с поля вытащит? Или ещё и тогда нельзя будет?
Он поднял тёмно-синие глаза, непроницаемо взглянул на меня. Я насторожилась. Уже сообразила, что эта его непроницаемость значит. Волнуется.
- Тебя это тревожит? Недомолвки? Зоя...
- Ты стал ухаживать за мной, - перебила я, боясь, что собьюсь с мысли, - когда Таисья что-то увидела во мне - тогда, в магазине. А до этого ты обращался со мной, как с ещё одной студенткой, которую привезла Женя. Думаешь, мне неинтересно, в чём дело? Я же сразу почувствовала, что здесь что-то не то.
- Почувствовала? Зоя, скажи честно: у тебя нет ощущения, что ты раньше меня видела? Или хотя бы, что ты раньше была в этой деревне?.. - Он замолчал, испытующе всматриваясь в меня. И договорил осторожно, словно боясь, что я буду смеяться: - Или что ты раньше была в этом доме? Не было ли у тебя чего-то вроде дежа-вю?
- Нет. Ничего не было.
Его лёгкое удивление - и ничего больше. Как будто он уверился в том, что у меня дежа-вю точно было, и тут вдруг такой облом!
- Ты уводишь, - поразмыслив, сказала я. - Так что такого увидела во мне Таисья, что ты стал ко мне неравнодушен?
- Это касается вопросов об умолчании в связи со здешним сглазом, - спокойно ответил он. - Но главное в другом. Пусть будут караваи, сделанные на смерть, и сглаз, пусть будет что угодно, я расскажу тебе абсолютно всё дня через два. Потерпишь?
Я исподлобья посмотрела на него. Хорошо ему, который всё знает, так говорить со мной. А если... Собравшись с духом, я заявила: