– Прикольно. -
– Да уж, обхохочешься. -
– Вот бы послушать. -
– Упаси бог – взгляд матери на мгновение потерялся в воспоминаниях, но тут же вернулся.
– А музыка-то хорошая была? -
– Хорошая. И играли хорошо. Вот играли очень хорошо. -
– А какой он был? –
– Кто? –
– Отец. -
– Баламут. -
Дашка рассмеялась – И чего он баламутил? -
– Себя он баламутил. Знаешь – есть такой тип людей, себя баламутят, а вокруг всё само собой баламутится. -
– Колдун чтоль? -
– Угу. Чародей. -
Дашка опять засмеялась.
– Ну, кроме концертов-то вы куда-нибудь ходили?
– Конечно, ходили. На пьянки, к его друзьям. -
– И ты пила? -
Бывало. Ты знаешь, они мне все тогда казались людьми из другого мира. Некими небожителями. Все эти разговоры: Ницше, Джойс, Манн, Булгаков, Достоевский, ну и эти…друзья твои – Кинчев с Гребенщиковым. Это теперь мне ясно, что всё это была пьяная болтовня нахватавшихся верхушек юнцов. Так однажды разошлись, что твой отец поссорился со своим лучшим другом. -
– Из-за чего? -
– Из-за религии. Его друг, Алексей кажется, звали, ляпнул, что «подставление левой щеки» – это банальная трусость. Отец твой взвился и начал цитировать, Лао-цзы, что-то вроде: «Человек побеждающих других силен, побеждающий себя всемогущ», и всё в таком роде. Подливали попутно. Ну и пошло-поехало:
– Правильно Ницше про вас христиан говорил: слабаки беспомощные, которые, чтобы убожество свое и злобу бессильную оправдать, успокаивают себя своим смирением и кротостью, якобы это очень вашему богу угодно. Да не просто успокаиваете, а еще себя героями – мучениками выставляете. Вот мы, мол, какие герои-страдальцы у врагов прощенья просим, а дай вам волю и ресурсы вы бы враз всех подряд на костре переплавили во славу божью.
– Ницше говоришь? Ага! Это который Сына Божия идиотом обозвал? Однако умный шибко был, что последние одиннадцать лет жизни в дурдоме скоротал.-
– Так твои же церковники его туда и законопатили! – взвизгнул тогда Алексей. – Сестра его всем говорила, что предупреждали его слуги божьи: кончай, дружок, свои ереси крапать.
– Так тем более, раз он добровольно муку и гонения от живущих на земле принял, да на одиннадцать лет затворничества себя обрек, чем он от юродивого отличается? Но, он, ядри его мать, не хотел одним из многих быть, хотел одним таким страдальцем быть, мол, во славу Божью дураков хватает, а вот во славу антихриста я один такой, а вы все тут заблудшие и ничего в жизни не смыслите. Вот и отличился. Молодец. Единственное, что путное из себя выдавил в "заратустре" своей: "идешь к женщине – захвати с собой палку", да только боюсь, как бы он сам не был любителем, от женщин палку другую получить… -
–А потом? – Дашка вытаращила глаза.
– Потом этот Лёша предложил отцу: – Давай я тебе по морде съезжу, а ты меня люби после этого -
– И? -
– Отец твой подскочил к нему. На! Бей! Ну, тот не будь дураком и влепил ему. -
– Сволочь какая! – Дашка схватила вилку с тарелки матери и со всего размаха вонзила в курицу.
Анна осторожно выдернула вилку и положила на место. – Потом мы сразу ушли. Через несколько дней, кто-то предложил Игорю и его группе, сыграть несколько концертов в Питере. Они уехали. Больше он не звонил, а я не стала его искать.
– А вдруг с ним, что-нибудь случилось? –
– Нет. Он был после этого в университете, документы забирал. Мне рассказали. В «универе» после того скандала, пошли слухи, что весь этот конфликт был заранее спланирован. Якобы я дала этому Лёше повод, думать, что готова бросить Игоря и переметнуться к нему… В общем чушь несусветная. А отец твой, видимо, посчитал ниже своего достоинства, что-то выяснять. Он же звезда был. Не знаю. – Анна вздохнула. Вот такая, тогда получилась, «ромпекабеса»1.
Прошло несколько минут тишины.
Анна поднялась, наполнила чайник водой из фильтра и нажала кнопку.
– А сейчас чего слушаешь? – спросила Дашка, первое, что ей пришло в голову, лишь бы прервать затянувшуюся паузу
– Паулу Фернандес. -
– А замуж почему не вышла? Ты же умная и красивая. –
– Наслушалась на работе от девок, про вечно обоссанные толчки, пиво, диван, футбол, носки и прочее – ответила Анна, превратившись из главного редактора в обычную домохозяйку.
– Понятно –
Мать с дочерью допили чай.
– Всё. Спать! – скомандовала Анна Николаевна.
Девушки поднялись из-за стола, на пару помыли посуду, после чего погасив свет во всей квартире, разошлись по своим комнатам.
Анна разделась, но перед тем, как лечь в кровать, подошла к окну. Яркий свет полный луны падал на стройный силуэт женщины, прорисовывая каждую частичку её тела, от чего кожа плеч, рук и спины казалась белее снега, и вся она была похожа на высеченное из мрамора античное изваяние, покрытое серебряным инеем. Стояла, пристально всматриваясь в пустоту, казалось бы, застыв так навечно, но уже через несколько мгновений, плавным движением задвинула шторы и растаяла в темноте.