Итак, наукоучение Фихте берет в качестве образца геометрический метод, используя как основной методологический принцип принцип системности. С точки зрения немецкого мыслителя, всякое знание, претендующее на научность, должно обладать системностью – то есть иметь в своей основе единый организующий принцип. Отсюда берет начало и убежденность Фихте в возможности некоего универсального научного метода, равным образом справедливого для любых наук, независимо от их специфики. Впрочем, было бы несправедливо утверждать, что Фихте всецело находится в плену «предрассудка системности». В «Ясном, как солнце…», в ходе дискуссии с воображаемым оппонентом, он позволяет себе некоторое сомнение в принципе системности как в основном организующем принципе «новейшей философии». Способ, которым Фихте разрешает это минутное сомнение, весьма оригинален: заявленная системность, будучи лишь предположением, может быть окончательно доказана лишь в том случае, если ее удастся реализовать на деле. Иными словами, если сам фихтеанский проект наукоучения сумеет достичь того уровня цельности, который соответствует понятию системы, то его успех будет лучшим доказательством той системности, от которой отталкивался мыслитель, приступая к его построению. Предвидя обвинения коллег в наличии в своих рассуждениях порочного круга, Фихте замечает, что речь идет не о логическом порочном круге, а о процессе самосозидания: как организм доказывает свою жизнеспособность в процессе развития, утверждая свое существование перед лицом враждебной окружающей среды, так и философская система доказывает собственную справедливость в ходе последовательного самоутверждения. Единственным действенным контраргументом против этой аргументации Фихте могла бы быть констатация, что в течение жизни ему так и не удалось построить законченную непротиворечивую систему, и каждая новая версия наукоучения не могла удовлетворить в полной мере ни его многочисленных оппонентов, ни его самого.
В этой связи вполне закономерен вопрос: почему система, претендующая на ясность, очевидность и общезначимость, встретила единодушное непонимание среди современников, заставляя автора раз за разом прояснять ход своей мысли и делать бесконечные уточнения? В трактате «Ясное как солнце…», уже в названии которого можно разглядеть некоторую иронию насчет желанной «ясности», Фихте дает весьма любопытный ответ на этот вопрос. Дело в том, что при построении своей системы он вынужден использовать общепринятые философские понятия, наделяя их значениями, совершенно отличными от общепринятых. К примеру, вводя в свой философский тезаурус кантовские понятии априорного и апостериорного знания, Фихте не мыслит их как оппозицию. В отличие от Канта, априори у Фихте имеет отношение к представлению предмета, описывающему этот предмет как систему, в отрыве от опыта. Апостериори же представляется ему способом обращения к тому же самому предмету посредством опыта. То есть априори и апостериори являются у Фихте двумя различными способами обращения к одному и тому же предмету, в основе которых лежат два различных режима обращения к миру: восприятие и созерцание. Различие в этих способах отношения можно проиллюстрировать на рассмотренных выше понятиях эмпирического и трансцендентального субъектов: в то время как в нашем восприятии «я» служит своего рода связующей нитью между разнородными моментами жизненного опыта, созерцание «я» нацелено на поиск надличностных мысленных структур, присущих каждому частному сознанию, но не сводящихся ни к одному из них в отдельности.