— Как хорошо, Дима! — растроганно воскликнула она. — А то я все время глядела на тебя и думала: «Какой хороший парень и какой нехороший…» — Заторопилась почему-то, сунула мне в руку пахнущий смолой кусочек коры — Побегу Лене скажу, что мы с тобой помирились. — К Лене она относилась с восторженным обожанием.
Я догнал ребят возле общежития. Никита, обняв Саньку за плечи, предупреждал его:
— Сегодня вечером изберем тебя редактором нашего печатного органа «Станок». Так что ты приготовься…
— Почему меня? — испуганно проговорил Санька, останавливаясь.
— А кого же? — Повелительные нотки зазвучали в голосе Лены. — Тимофей Евстигнеевич тебя хвалит, у тебя слог хороший.
— Не пугайся, — подбадривающе сказал Никита. — Не один ведь будешь, поможем. Болотина выберем в редколлегию: ты пишешь, он рисует… Ну, чего стал? Идем.
…По вечерам со всех этажей ученики сходились в красном уголке — просторном помещении с крашеным полуоблупившимся полом. Под потолком желтели от праздника до праздника выгоревшие лозунги и призывы. С простенка била в глаза стенная газета «Станок». С особенным удовольствием читался в ней раздел «Кому что снится». В углу, огороженные шатким барьерчиком, стояли шкафы, набитые зачитанными книгами.
В отличие от коридоров, сотрясаемых неумолчным топотом ног, здесь царила тишина. Она поддерживалась комендантом общежития Чугуновым. Комендант жил в маленькой каморке между кубовой и красным уголком. Вечера он чаще всего проводил дома. Распоясав длинную рубаху, накинув на шею полотенце, расшитое по концам оранжевым осенним листопадом, он пил чай из большого, ярко начищенного самовара. Заслышав за стеной ребячью возню, Чугунов не спеша выхлебывал из блюдца чай и с решимостью устремлялся по коридору, забыв снять полотенце. Он открывал половинку двери в красный уголок и, застряв в ней полными плечами, взглядом выискивал виновника беспорядка. Отыскав его, комендант боком протискивался внутрь, брал провинившегося за ухо и выводил на улицу:
— Иди прохладись…
Библиотекарше Раисе Николаевне, жене Тимофея Евстигнеевича Папоротникова, чистенькой седой женщине, он внушал, стуча пальцем по барьеру и выпятив губы:
— Учуете скандал — стукните в стенку. Мы их за ушко да на солнышко… Порядок прежде всего! Так, значит, стучите…
Раиса Николаевна вздрагивала от его голоса, пугливо озиралась вокруг и часто кивала головой, поправляя прическу.
Но мы не всегда обижались на коменданта за его строгость. Было в нем — в расплывшемся лице, в неуклюжей, тяжеловатой походке, в напряженной речи — что-то домашнее, беззлобное, привлекательное. Случалось, что он врывался в ребячью гущу, хватал кого-нибудь из нас — чаще всего попадался Иван Маслов — и, облапив длинными ручищами, как ребенка вскидывал над головой, спрашивая: «Смерти или живота?»
Мы в это время облепляли его со всех сторон, висли на руках и ногах. Он мягко валился на бок и хохотал. Потом, охая и вздыхая, подымался, как медведь, грозно прикрикивал на нас: «Цыц!»
Мы разбегались, а он шел в свою комнату пить чай.
В тот вечер мы предупредили коменданта, что будем выбирать новую редколлегию стенной газеты. Мы ждали, когда соберется побольше ребят. По передвижной лесенке я забрался к верхним полкам шкафов, рассматривая книги, читал незнакомые имена: Оноре де Бальзак, Монтескье, Радищев, Менандр, Помяловский… Сколько книг! Неужели есть человек, который все это прочитал?! Тимофей Евстигнеевич, Сергей Петрович — они, наверное, читали. А что, если прочитать все это самому?.. Начать с верхней полки и по одной, книжку за книжкой, читать…
Вот эта, например. Что это такое: «Мистерии»? Я раскрыл том и прочитал первые попавшиеся строки:
Тревожно и жутко было от непонятных слов, от нарисованных воображением картин, как жутко бывает в лесной чаще одному, где все незнакомо и таинственно.
Иван с Никитой играли в шашки. Санька прижался в углу за пианино: готовился к собранию — и, как всегда в такие минуты волнения, был бледен и насторожен. Кто-то приглушенно смеялся.
Вбежал Сема Болотин. На безбровом лице его светились острые, сверлящие глазки, торчал острый птичий носик. В руках Болотин держал тетрадку.
— Ребята, последняя новость! — закричал он. — Я знаю, кого мы должны выбрать сегодня редактором! Кочевого. Он пишет стихи. Это факт. Вот доказательства… Все стихи про музыку, про шершепку и про Лену! Он влюбился в нее!