— В кого, в шершепку?
— В Лену. Слушайте!..
— Отдай, — негромко проговорил Санька, выбежав из-за пианино. Щеки его покрылись красными пятнами. Он ничего не мог вымолвить, только повторил несколько раз: — Отдай, отдай!..
Лена схватила Болотина за руку:
— Дай сюда!
— Не давай! — влетев в красный уголок, зычно крикнул Фургонов. — Кидай мне!
Болотин ускользнул от Лены, прижался к барьеру, вертел тетрадью, дразня Саньку. Тот потоптался немного, нерешительно опустив руки, потом выбежал из красного уголка. Поднялась суматоха; воспользовавшись случаем, ребята с удовольствием шумели.
— Читай! Читай! — неслось со всех сторон.
Раиса Николаевна испуганно металась за барьерчиком, почему-то взбивала прическу и грозила:
— Тише, мальчики, комендант услышит…
Лена рвалась к Болотину, но ее не пускали. Длинная рука Фургонова уже протянулась к тетрадке, чтоб схватить ее.
Я прыгнул с лестницы на Болотина, вырвал у него тетрадь и позвал Никиту:
— Поди сюда! Держи его!
Никита обхватил сзади Болотина, а я старался попасть ему тетрадью по носу.
— Не бери чужие тетради, не бери, не суй нос, куда не надо, — приговаривал Никита, сопровождая словами мои удары.
Все это было так внезапно и стремительно, что ребята в первую минуту смолкли, а потом разразились громким хохотом. Опомнившись, Фургонов поспешил на помощь Болотину, руки уже вцепились в мои плечи, и рядом с собой я увидел его кошачьи глаза. Болотин морщился и вертел головой, уклоняясь от шлепков.
— Пусти! — не выдержав, взвизгнул он.
В это время над нами глыбой нависло каменное лицо Чугунова. Стало тихо. Он прищемил мне ухо двумя пальцами и, не проронив ни слова, повел из красного уголка.
— Иди, герой, прохладись…
Но я не дал ему вывести себя на улицу, как другие. Я рванул голову, выдернул ухо из его пальцев, с силой оттолкнул его от себя и сам выбежал на крыльцо.
Перелистывая Санькину тетрадь со стихами, я вглядывался в темноту ночи. В Недвижном воздухе тихо падал снег.
Через несколько минут на крыльцо выскочила Лена.
— Алеша Ямщиков пришел, сейчас собрание начнется. Пошли. А про коменданта мы Сергею Петровичу скажем.
Закружилась в мире певучая метель, щедро насыпая кругом вороха чистейшего крупитчатого снега. Заманчиво сверкали по утрам снежные комья на ветвях сосны перед окном.
Сергей Петрович обещал в первые же дни зимних каникул пойти с нами на лыжах в заводской дом отдыха навестить Тимофея Евстигнеевича.
Дом отдыха стоял на берегу Волги, в шести километрах от завода. Мы узнали, что он был построен при непосредственном участии Сергея Петровича. И вообще мы много замечательного узнали о секретаре парткома. На заводе его любили, уважали и побаивались. Уважали за то, что он был одним из старейших работников завода, за большой партийный стаж, за орден Красного Знамени, полученный им в гражданскую войну. Сменялись директора завода: одних снимали или перебрасывали на новые объекты, другие уходили в главк, в наркомат, а Дубровин оставался на своем посту, считая его самым высоким. Был он внимателен к людям, знал всех на заводе, и если случалось ему спутать имя или отчество, то сильно смущался и искренно просил извинения. Побаивались же его требовательности и беспощадных решений. Однажды по недосмотру или халатности начальника цеха, молодого инженера Наумова, произошла авария. Цех стал на двое суток. Сергей Петрович не выходил из цеха, как бы заполняя своей энергией образовавшийся прорыв. Он мобилизовал все силы, подбадривал Наумова, помогал рабочим. Когда авария была ликвидирована, секретарь парткома добился того, что начальника цеха сняли с должности и оставили в том же цехе бригадиром.
Когда кто-нибудь из рабочих переезжал из барака в новый корпус, новоселье не проходило без участия Сергея Петровича. Хозяева и гости не садились за стол, пока не придет секретарь парткома и не произнесет первый тост. Он стоял перед столом, держал бокал в руке, счастливыми глазами глядел на собравшихся и говорил о жизни, которая улучшается с каждым днем.
К нему шли с просьбами, с жалобами, за советами… И оттого, что был он на заводе самым большим, по нашим понятиям, человеком, мы, фабзавучники, не только любили его, но и гордились, что он является нашим другом.