— Когда ты свободен от добра и зла, ты можешь помочь другим превзойти это ограниченное понимание. Оно было необходимым, но сейчас его время истекло. Пришло время выйти из этой Программы. Это очень просто, это то, что Иисус называл «не от мира сего»… Вот, смотри… В вашем обществе об этом мало что известно. Но я покажу, и ты поймешь. — Ласково прижав мою голову к своей груди, она продолжает: — Закрой глаза и расслабься… Вот так… А теперь прислушайся. Прислушайся, Максим.
От её объятий мне становится легко и тепло. Я почти полностью успокаиваюсь, чувствуя защищённость и абсолютную безопасность. Меня успокаивает биение её сердца. Я улавливаю мягкий и размеренный пульс, я вслушиваюсь в него, и мне становится всё лучше…
Вижу паперть кладбища. Ночь, темно и поначалу едва удаётся разглядеть маленькую детскую фигурку, обнявшую крест с надгробием. Это маленький мальчик. Неизвестно откуда, но я узнаю, что во время терракта взорвалось СВУ, и у мальчика погибла мама. Он оказался в приюте. Там ему очень плохо. И очень не хватает материнской доброты, доброй мамы рядом. Сегодня ночью он убежал из приюта, убежал на кладбище — к маме. И даже о страхе он забыл, он только плачёт, уткнувшись маленькой головкой в холодный камень могильной плиты. Он тихо шепчет:
— Мама, мамочка… — и опять плачет.
От такой картины мне сперва тоже становится грустно, но Лена говорит:
— Не надо волноваться, Максим. Лучше научись делать так…
Вижу, как возле мальчика, прямо в воздухе, вырисовываются контуры небольшой фигуры. По мере их обрисовки они обретают цвет и форму… Это контуры сердца… Бело-золотое сердце появляется в воздухе над мальчиком, освещая сумрак ночи лучами яркого света. Сердце пульсирует, от него постоянно отделяются круги света. Они растут, как волны от брошенного в воду камня. Они медленно расходятся от сердца, касаясь мальчика, уходя в него…
Мальчик ещё не видит этой необычайно сказочной картины, но его сердце уже почувствовало. Плач утихает. Малыш успокаивается. Он садится возле могилки, вытирая руками слезы. Потом он оглядывается. Он смотрит вверх, но сияющего сердца, видимо, не замечает. Но он чувствует его, потому что спрашивает:
— Мама… Это ты?
Вслушиваясь в тишину, в глубокую тишину ночи, малыш находит в ней лишь одному ему ведомые ответы:
— Мне так грустно без тебя, мамочка. Почему ты оставила меня одного?
— Быть сильным? Но ведь… Но я же… Как же без тебя?
— Да… Я понимаю… Ты права…
Так он искренне говорит с кем-то, как будто бы с этим золотым сердцем… Говорит на незнакомом языке, но — странное дело — мне понятно каждое слово. Правда, ответы на реплики мальчика мне не слышны. Они слышны только ему. И в процессе разговора лицо малыша преображается. В голосе появляются решимость и даже нотки радости. Той радости, которая посещает детей в предновогоднюю ночь. Эта радость, чистая и ликующая, сейчас исходит от золотого сердца, и мальчик просто наполняется ею, как замерзший человек, подойдя к костру, наполняется теплом от огня. Малыш встает, шмыгает носом, и его глаза, ещё не просохшие от слёз, вдруг становятся счастливыми. Он некоторое время стоит возле могилки мамы. Затем, отвернувшись, он медленно удаляется по тёмной аллее… Золотое сердце постепенно растворяется в воздухе… Точно так же постепенно исчезает, будто тает, всё видение в целом. Сквозь него проступают очертания иной картины, как это иногда бывает по телевизору, когда кадры одного эпизода накладываются на другой посредством монтажа. Я вижу маленькую девочку, сидящую на поляне и допевающую:
…Что делят взрослые дяди?
Что так глядят упрямо?
Денег ли, власти ли ради
Бомба убила маму?
… Рядом с ней я замечаю молодого юношу… Боже мой, это же я! Опять я вижу себя со стороны! А девочка — это она, Лена! Это когда мы с ней и Олегом… Ну, вы помните, я уже писал об этом! Когда мы только познакомились и сидели на горном лугу, и Лена пела… О, Боже, так она же не просто пела… Я вдруг начинаю понимать, что золотое сердце, только что виденное — это её сердце. Её сердце! Пока она пела, её сердце… Её мысли, её сознание… Вспоминаю этот добрый, но отсутствующий взгляд, смотрящий будто бы сквозь пространство… Вспоминаю задумчивую улыбку сострадания на её детском лице… Вот это да… Вот это да!!!
— Лена.
— Что, Максим?
— Неужели это ты?
— Что я?
— Неужели это ты таким чудесным способом… ну, это… на расстоянии успокоила мальчика?
— Да. Но что тут чудесного?
— Это было твоё сердце? Можешь не отвечать, я знаю — оно твоё, но не понимаю, почему оно появляется без тебя всей?… То есть, я хотел сказать… Тьфу, что я несу?..