– Ну и куда же тебе надо? – облокотившись о стену, спросил он.
– В Шаке, – ответила я. – И даже не думай сейчас меня отговаривать.
– Срака вархала! Ты чокнулась, – резюмировал он после небольшой паузы. – Болезнь поразила твой разум, и ты обезумела.
– Ничего подобного, – возмущенно прохрипела я. – Это очень важно.
– Первое – там очаг заразы, – недовольно скривившись, начал перечислять Харис и загнул указательный палец. – Второе – до него хрен знает сколько ехать. Третье – это территория Темлена.
– Брось, кому нужна эта помойка, – фыркнула я, надевая поверх рубашки тёплый жакет и расправляя волосы. – Его люди вообще редко туда ходят, тем более сейчас.
Харис почесал бровь и покачал головой.
– И кого ты там хочешь найти? – спросил он.
– Это неважно, – отмахнулась я, завернув шею и прикрыв голову, как капюшоном, шарфом. – Вернее, это очень важно, но я не могу тебе сказать.
– Очень хорошо, – саркастично заметил Харис, скрещивая руки на груди. – Мне придется рисковать своей жизнью в Шаке из-за чего-то настолько важного, что о нем нельзя говорить. Я, вообще-то, могу и отказаться ехать.
Я надела, купленную в начале зимы, шубу с овчинным подшерстком и пушистым воротником из какого-то зверька, и начала искать свои сапоги, бегая по коморке.
– А я, вообще-то, тебя и не заставляю со мной ехать, – остановившись на секунду, парировала я.
Харис удивленно выпучил глаза и ненадолго онемел от изумления. Я же надела сапоги, пристегнула к поясу кинжал и направилась к двери. Все еще возмущенно-удивленный Харис молча вышел за мной.
Дрантуга встретил меня радостным ржанием. Я ласково потрепала коня за ухом и прижалась щекой к теплой мягкой морде.
– Какие нежности, – проворчал Харис. – А меня эта падла несколько раз укусила и один раз лягнула, когда пытался его чистить.
– То-то я смотрю, грязный он какой-то, – беззлобно съязвила я. – Ты все-таки решил поехать со мной? Очень мило с твоей стороны.
Я затянула подпругу на седле и накрыла лошадиный круп теплой шерстяной попоной.
– Еще чего не хватало тебя одну в Шаке отпускать, – проворчал он. – Рушель узнает – убьет нас обоих.
– Значит, придется сделать так, чтоб Рушель не узнал, – взбираясь в седло, проговорила я. – Ну, вперед.
Вокруг лежали горы грязного снега. На крышах белели снежные шапки, в длинных, как клыки, сосульках играл солнечный свет. Солнце на сине-голубом небе сияло ярким бело-жёлтым диском.
У каждого города есть своё «лицо». Это главная площадь, роскошные парки и скверы, ухоженные палисадники у аккуратных домиков, библиотеки, музеи и прочее. Всё это создано для того, чтобы впечатлить приезжего и убедить, что он нашёл город своей мечты. В таком крупном городе, как Торленс, всё это было и, если не заглядывать в тёмные переулки и не ходить вдоль старой стены и боковых ворот, впечатляло и убеждало. Сказать по правде, я и сама сначала подумала, что этот город мог бы стать для меня вторым домом. Но чем дольше я жила здесь, чем глубже изучала его, тем больше понимала, что есть совсем другая, в разы большая сторона медали. Апофеозом в моём разочаровании было посещение Шаке. Когда мы с Харисом впервые забрели туда, у меня холодок пробежал по коже. А это была лишь его окраина.
Мы свернули с широкой улицы, проехали несколько дворов стареньких одноэтажных домов и оказались на небольшом пустыре, заваленном хламом и изрытого канавами, в которые сливались все нечистоты города. Через пустырь тянулась дорога, по которой едва ли могла проехать небольшая телега. Лошади брели по чавкающему под копытами рыхлому грязному снегу, постоянно фыркая и встряхивая гривами.
– И чего тебя сюда понесло? – морща нос, уныло пробормотал Харис.
– Захотелось острых ощущений, – подгоняя Дрантугу, бросила я.
За пустырём тянулся полуразрушенный жилой район. Покосившиеся дома, самодельные халабуды и длинные навесы, под которыми, прижимаясь друг к другу, вокруг пылающих костров сидели люди. Все они были в лохмотьях, из-под которых выглядывали посиневшие от холода руки и ноги. Лица их, искорёженные и грязные, казалось, уже не способны были выражать какие-то эмоции, кроме страданий. Отовсюду слышались стоны, ужасный кашель, хрип и детский плач.
Сердце моё сжалось от этой картины. Я чувствовала себя виноватой и ехала, как можно скорее, чтобы не смотреть им в глаза. Проехав «жилой квартал», мы выехали по дороге к полуразрушенным загонам. Тощие козы и коровы толпились под покосившимся навесом и жевали сваленные в кучу полусгнившие сорняки, чуть поодаль топталось три маленькие клячи, сонными глазами сверля снег.