Юноша поднялся на ноги и огляделся. Самийа стоял в двух шагах от него, в опоясывающем галерею коридоре, на пороге другой комнаты — и на что-то смотрел. Затем тряхнул головой, поправил закрывавший нос и рот платок — и вошел. Саид поправил ткань платка у себя на носу и решил не отставать.
Переступив порог комнаты, понял, что зря он это сделал. Надо было подождать снаружи. Но выбегать и тошниться в углу было стыдно — в конце концов, он каид гвардии калифа, к тому же не просто гвардии — корпуса ханаттани.
Комната оказалась хозяйской спальней — в ней стояло роскошное ложе на кипарисовых ножках. Шелковые простыни оливкового шелка, зеленое шелковое же покрывало, подбитое мехом норки, — все было сбито и смято. Среди вороха переливающихся тканей лежало тело девушки — а вот она умерла, похоже, недавно. Возможно, она пыталась пережить второй набег, спрятавшись в уже разоренном доме, — видно, надеялась, что в разграбленное жилище джунгары не войдут. Во всяком случае, та одежда, которая на ней оставалась, была одеждой бедной крестьянки — некрашеное полотно химара, грубая рубаха, юбка — впрочем, юбки на ней как раз не было. Химар был, а юбки не было. Видимо, ее насиловали долго и не по разу — даже у разлагающегося трупа видны были потеки крови между ногами. Потом ей вспороли грудную клетку и вырвали сердце. Говорили, что джунгары любили этим заниматься на спор — у кого ловчее получится, и сколько раз отрезанное от артерий сердце сократится в руке. Оказывается, джунгары умели считать.
Самийа опустился на колени рядом с телом и взял в руки свесившуюся с кровати черно-фиолетовую кисть. Рука девушки было сжата в кулак. Приглядевшись, Саид заметил, что в кулаке что-то зажато. Самийа что-то зашептал, платок у него на губах зашевелился — и скрюченные в мертвой хватке пальцы разжались. На пол со стуком упал какой-то предмет. Саид понял, что это такое, и облегченно вздохнул — они нашли, что хотели, в мертвом городе среди мертвецов.
… - Это называется пайцза, — сообщил паренек-толмач.
Аммар про себя подивился и даже позавидовал мальчишке — не каждый сумел бы пережить то, через что довелось пройти этому одиннадцатилетке, и уж точно не каждый бы сумел сохранить после всего пережитого беззаботный и веселый нрав.
Пять лет назад Ханида — так звали мальчика — вместе с матерью увели в рабство джунгары. Мать, не выдержав тяжелой работы и суровой степной зимы, умерла через год плена, а Ханид выжил. Повезло. Потом ему повезло еще больше — мимо стоянки джунгар проходил караван купцов, а год был голодный. Хозяин юрты решил, что зарезать Ханида на мясо будет не так выгодно, как продать, — и уступил мальчика купцам за мешочек соли. Так Ханид вернулся в Аш-Шарийа, пусть рабом, но вернулся. Потом ему снова повезло! Как-то купец пришел с ним к кади Беникассима по своим делам, а кади поинтересовался, по какому праву купец из Хань удерживает в рабстве свободнорожденного верующего аш-шарита. Так Ханид получил свободу — а теперь и место при войске.
— Пайцза — это как наше письмо-фирман с печатью, — резво трещал паренек. — Это пайцза десятника, видите, медная!
— Я понял, — кивнул Аммар и, вспомнив про обстоятельства, при которых Тарик нашел… предмет, не смог избавиться от мысли: значит, их было по крайней мере десятеро.
Парнишка тем временем, разинув рот, вытаращился на самийа. Да, на наших южных границах сумеречников почитай что и не увидишь. Нерегиль, кстати, на таращенье пацана не обращал ровно никакого внимания.
— Что ты хочешь с этим делать? — поинтересовался Аммар.
Тарик очень странно улыбнулся:
— Больше всего я опасался, что владелец пайцзы мертв. У джунгар жесткая дисциплина, за утерю значка его могли и казнить. Но наш любитель плотских наслаждений жив. И я узнаю, где он сейчас. И где сейчас его семья. Я все узнаю.
Последние слова самийа произнес так, что Аммар понял: это никакая не улыбка. Лицо Тарика сводит гримаса холодного, страшного, едва сдерживаемого гнева.
— Зачем нам это? Зачем нам грязная юрта одного джунгара?
— Затем, что рядом с нашим другом могут оказаться и все остальные герои осады Мерва. Я хочу знать, где они кочуют.
— Так, — Аммар начал понимать, что к чему, и это что к чему его скорее пугало, чем устраивало. — Ты что же, хочешь перейти тагру и напасть на джунгар в их степях?
— Да, а что?
— Ты с ума сошел! Так никто никогда не делал!
Самийа ничего не ответил, а занялся тем, что начерпал в умывальный таз воды из почти пересохшего фонтанчика — джунгары разрушили плотину Мургаба, и вода больше не поступала по арыкам в усадьбы Долины — и бросил туда медный кругляшик пайцзы.
Послеполуденное солнце бликами заходило в крошечных волнах на поверхности воды. В подсохшем, но еще живом саду оглушительно трещали цикады. На беленую ограду сада присела горлица и сказала свое "угу-гу, угу-гу". Из-за дверей во внутренние комнаты дома доносились голоса сардаров, покорно ждавших выхода повелителя верных.
— Смотри, — широко раскрывая глаза, прошептал Тарик, и серые полосы отражений взбаламученной воды зазмеились по бледному лицу.
Вода в потемневшем от старости медном тазу сверкнула и раскрылась зеленым ковром степи. Среди холмов белыми пупырышками виднелись юрты, там и сям паслись маленькие мохнатые джунгарские лошадки.
— Ну просто идиллия какая-то, — хищно усмехнулся нерегиль.
— Ну и как ты поймешь, где они кочуют? — взорвался Аммар. — Там, за тагрой, фарсахи и фарсахи зеленых холмов — и одинаковые юрты этих вонючих джунгар!
— У меня есть проводник, — очень серьезно, без тени насмешки, ответил самийа.
— Вот он вот, что ли? — Аммар кивнул на Ханида, ошалело следившего за тем, как халиф всех правоверных и нечеловеческое существо решают судьбы тысяч людей.
— Нет, — неожиданно расхохотался нерегиль, — не он!
В небе крикнул ястреб. Через мгновение огромный взъерошенный перепелятник спикировал Тарику на кожаный наруч.
— Я зову его Митрион. Он будет помогать нам, потому что эти твари сожгли его гнездо на стенах и подстрелили его подругу.
Сказать, что Аммар удивился, значило ничего не сказать. Аммар честно признался себе, что на этот раз он просто обалдел.
— Тарик. Ты хочешь, чтобы мы сейчас вышли к моим военачальникам, и я бы им сказал, что мы отправляемся в рейд по степным кочевьям джунгар, потому что только что в умывальном тазу я увидел стоянку одного из побывавших в Мерве ублюдков, а дорогу к победе нам будет показывать твой знакомый ястреб, у которого к джунгарам личные семейные счеты?
— Да, а что?..
Как Аммар и опасался, безмятежность нерегиля в отношении похода в степи разделили не все. По правде говоря, ее не разделил вообще никто.
Пока сардары вскакивали на ноги и, размахивая руками, поносили безумие самийа или упрекали его в недальновидности и опрометчивости, Тарик забавлялся с ястребом, не давая ему ущипнуть клювом палец. Когда все высказались, нерегиль пересадил птицу на деревянную резную балюстраду вокруг крошечного пожухлого цветника, разбитого во внутреннем дворе разоренного дома, и обратился ко всем присутствующим:
— Почтеннейшие! Единственный способ показать противнику, что его действия не останутся безнаказанными, — это перенести войну на его землю. Удерживая пограничные города, мы не осаждаем Большую Степь — это Большая Степь держит нас в осаде, уж поверьте моему горькому опыту, — тут нерегиль странно сморщился и закашлялся. — Если мы хотим защитить Хорасан, мы должны сделать две вещи. Первая — провести сейчас карательную экспедицию и уничтожить ирчи, которые с оружием в руках пришли на эту землю, желательно с семьями — эти твари имеют удивительные способности к размножению. Наш рейд должен быть быстрым и… удачным. Он должен внушить тварям мысль — возмездие неотвратимо.
Тарик обвел глазами слушателей и кивнул сам себе: