- Он оскорбил тебя, голубка?
- Он с такой насмешкой отзывался о независимости англичанок! Бахвалился, что в Ирландии получаются примерные жены, потому, видите ли, что их регулярно тискают в постели и охаживают по мягким местам! - Глаза у нее сверкнули. - Ну, а я ему на это сказала: уверяю вас, Шейн тискает меня в постели регулярно и управляется с моими мягкими местами всегда, когда мне это потребуется!
- Ирландская врунья! - прошептал Шейн и поднес к губам ее руку.
Пальцы этой руки оставались жесткими и холодными, и она высвободила их с откровенным нежеланием идти на мировую.
Сабби вышла из-за стола, и остальные последовали ее примеру. Когда Фиц помогал Джорджиане подняться с кресла, она бросила через плечо:
- Я решила на весь зимний сезон перебраться в Хокхерст-Мэнор. Это всего лишь сорок миль пути... Я была бы рада вашему обществу, если, конечно, деревня не нагоняет на вас смертельную скуку.
Он галантно отозвался:
- В вашем обществе, миледи, я никогда не соскучусь. Не удивляйтесь, если я пойму ваши слова буквально и действительно заеду повидать вас.
Она искоса взглянула на него так, что у него дух перехватило.
- Сделайте милость, приезжайте, - пригласила она.
Барон откланялся под тем предлогом, что ему пора уходить, но на самом деле он намеревался переодеться и поспеть вовремя, чтобы сопровождать Шейна в Ирландию. Если бы он прикрывал друга с тыла в злосчастную ночь, когда тот встречался с О'Нилом, Шейн не получил бы ужасную рану в бок, которая едва не стала смертельной.
Поднимаясь по лестнице, Сабби услышала доносящийся с площадки перед подъездом звук шагов и предоставила отцу, матери и сыну возможность без помех насладиться редким удовольствием побыть вместе.
- Хью! - ахнула Джорджиана, узнав резкие крупные черты О'Нила.
Он окинул неодобрительным взглядом ее нарядное платье с глубоким вырезом, бриллиантовое ожерелье и кружевной веер, которым она так грациозно обмахивалась; но цветущая полнокровная женщина, украсившая себя этими финтифлюшками, ни в малой степени не утратила в его глазах своего очарования.
Как ни странно, Шейн больше не боялся оставить их лицом к лицу. Каждый из них был хозяином своей жизни - им и решать, как быть дальше.
- Пойду переоденусь. Через полчаса буду готов, - сказал Шейн, оставляя их наедине.
Сабби была удивлена, обнаружив, что Шейн последовал за ней наверх. Удивлена и обрадована. По крайней мере, это означало, что кое-какую власть над ним она имеет. Подняв брови, она холодно заметила:
- Я думала, мы уже попрощались.
- Богом клянусь, Сабби, из-за тебя можно рехнуться. Зачем ты возводишь между нами барьеры? Хочешь посмотреть, как я их стану крушить?
- Это ты ставишь барьеры! Ты в любую минуту можешь сорваться с места, и я до последнего момента ничего об этом не буду знать. А когда ты возвращаешься и тебе требуется, чтобы я согрела тебе постель, ты считаешь, что можешь поманить меня мизинцем - и я тут же прибегу?
- Ты ведешь себя как сварливая жена. Жена мне отнюдь не требуется. Одна уже у меня есть, припоминаешь? - глумливо поинтересовался он.
- Об этом прежде всего должен помнить ты! Да при твоей-то заботе о ней она давно могла отдать Богу душу!
Доведенный до белого каления, он воздел руки к небесам:
- Вот я и дождался! Теперь моя любовница изображает мою жену.
Она прижала ко рту ладонь - чего доброго, у нее вырвется признание, что она и есть его жена. Во что бы то ни стало она должна приберечь в рукаве этот козырь - приберечь до того момента, когда раскрытие тайны сможет принести ей наибольшую выгоду.
Двумя крупными шагами он приблизился к ней вплотную. Она довела его до предела. Он грубо прижал ее к себе и наградил прощальным поцелуем, не оставляющим сомнений насчет того, кто здесь хозяин. Почувствовав, как начинает понемногу ослабевать ее сопротивление, он высокомерно бросил: