Вид у него был подавленный, он не переставал повторять: «Все зря!»
А Рейлан мотал головой и ничего не желал слушать, замкнувшись в своей тайне:
— Я знаю тайну… Говорю тебе, я знаю тайну…
— Какую такую тайну, чего ты заладил про свою тайну! — не выдержал вдруг Деспек. — Посмотри, ради бога, посмотри!
Он с трудом нагнулся, взял горсть песка с последней перевернутой тачки и потер его между пальцами.
— Чего тебе еще надо? Неужели ты не понял, что ничего не найдешь? А? Не понял, что ничего не сможешь найти, потому что долбишь не ту гору?
Рейлан бросил недокуренную цигарку и, побледнев как мел, опустил руки — свои громадные ручищи. Ни малейшего дуновения ветерка, ни один листик не шевелился. Стало так тихо, что, как говорится, слышен был бы полет мухи, если представить себе лес огромной скотобойней.
— Что вы говорите? — с трудом произнес Абель.
— Бедняга, я говорю, что долгие месяцы ты надрываешься зря: Эквалетт — это другой гребень, вон там, позади…
Он показал на лесистую вершину, которая не была Эквалеттой, и оттого, что не была ею, казалась полной изъянов, пороков, ничтожества и бесплодия.
Видя выражение лица зятя, Деспек решил подсластить пилюлю:
— Ты можешь мне возразить, что это тот же массив и вода прекрасно могла пройти и сюда. Это твой почтальон навел меня на мысль, когда заговорил об источнике Комбебель. Он утверждает, что источник находится на восточном склоне Эквалетт… Знаю я этот источник, мы туда бегали мальчишками. И смею тебя уверить, что между этой вершиной и Комбебелем есть еще одна: как раз эта самая Эквалетт…
— Подумаешь! Эквалетт! Эквалетт! Надоели вы мне со своими эквалеттами… Буду копать подольше — и все.
Старик задышал ему прямо в лицо.
— Даже если бы ты нашел там, внутри, Ниагару, чем бы это тебе помогло? Все равно ты дурак, дураком и останешься.
— А если мне нравится долбить зря?
Разоблачен!
И тут они сцепились: произошел обмен обидными словами, и Деспек вдруг стал называть зятя на вы. Вы то, вы се, что позволило ему очень строго осуждать Абеля, делая вид, будто он обращается к целой группе неразумных упрямцев; это был последний заход перед прямым выпадом.
— Послушайте, Рейлан, — сказал он в заключение, — все, чего вам пока удалось добиться, это сделать жену несчастной, а самому замуроваться под землей из боязни смотреть правде в глаза: хоть вы и свихнулись малость, все же сами понимаете, что ничего не найдете. Пора вам выйти из этой дыры.
— Выйти, значит, из дыры, — проворчал Рейлан.
Он сделал шаг назад и поднял с земли кирку; пальцы, сжавшие рукоятку, побелели от напряжения. Он медленно двинулся вперед, от ярости глаза ему застилала красная пелена. Злость, копившаяся треть столетия, — ибо почти тридцать три года он провел в мире, который не был для него своим, — бурлила, переливалась в его жилах. В опасности была его жизнь, его дело, все.
Деспек побледнел еще больше, чем он; у него задрожали губы, щеки, веки: чудовищны семейные сцены, во время которых искажаются черты лица, обнаруживаются все нравственные уродства, долго зревшие, тщательно скрывавшиеся и вдруг вырвавшиеся на волю кровожадными гримасами и рычанием — несговорчивое «я» восстает против своего нетерпимого двойника.
Надо было защищаться, иначе тот проломит ему голову. Деспек отступил от зятя на два шага, бледный, как мертвец. Оказавшись возле дерева, Деспек в два счета сорвал с ветки «шасспо» и нацелился в живот полоумному.
— Еще один шаг, и я стреляю.
Голос его превратился в едва слышное шипение на грани удушья, отчего тон казался до странности доверительным.
Может быть, не стоит убивать его.
Оба бледные, какой-то особой бледностью, словно нет ни капли крови в жилах. И куда только девается кровь, когда ненависть бушует, проламывая череп, вспарывая брюхо, вскрывая сундуки? Оба были достаточно безумны, но не настолько, чтобы пойти до конца. Кто-то должен был уступить первым. Как бы то ни было, кирка и ружье опустились почти одновременно.
Деспек медленно отступил под прикрытие деревьев, опустив к земле дуло ружья; но сталь занесенного и наставленного в гневе оружия нанесла их отношениям непоправимый урон.
Отойдя немного дальше, Деспек начал спускаться вниз. Время от времени он бросал через плечо взгляд, чтобы удостовериться, что зять не преследует его. Проходя мимо Маё, он швырнул возле двери ружье со спущенной собачкой.
11
День душный, воздух на много часов застывший, как в печке, когда ее закрывают заслонкой, — будто где-то произошел гигантский затор в движении светил. Никогда еще небо столь угрожающе не нависало бетонным сводом над самой землей: видно было, как серые зловещие массы облаков извиваются, сталкиваются, расходятся, готовые ужалить, словно змея.