У садовой калитки послышался звонок, наваждение исчезло, как будто этот чистый тонкий звук поднял занавес над непреодолимой повседневностью. «Благотворительницы…», — подумал Жозеф Рейлан.
Мадам Бартелеми несколько раз в неделю принимала дам своего прихода, устраивая вместе с ними филантропические пикники и распродажи. Немного погодя постучали к Жозефу в комнату — это была сама мадам Бартелеми, вид у нее был таинственный.
— Вас спрашивают, Жозеф. — (Первое время она называла его не иначе, как Жозеф-Самюэль, — комбинация эта раздражала его еще больше, чем его обычное имя, с которым он в конце концов примирился.) И добавила, доверительно подняв брови и как бы возвещая нечто ошеломляюще-постыдное: — Это ваш брат… — А заметив, что Жозеф недовольно нахмурился: — Нет, нет, успокойтесь, по-видимому, ничего серьезного… — Потом ее лицо приняло выражение вполне естественного соболезнования — Я и не знала, что у вас брат такой… в общем, много старше вас.
— Ему всего тридцать лет, — сказал Жозеф, — но, видите ли, тридцать лет в лесу…
«Что же это за тридцать лет, бог ты мой! — подумала мадам Бартелеми. — Эти пастухи — настоящие волки!» Жозеф в ярости пошел следом за ней. «Этого еще откуда нелегкая принесла — только его и не хватало…»
Вход в коридор целиком загораживал Абель, вырядившийся, навьюченный, волосатый, но, чудо из чудес, фуражка снята с головы и кажется крошечной в огромных, как кирпичи, ручищах. Жозеф стиснул зубы. Он ждал неизбежного: «Здорово, Жозеф! Как ноги таскаешь?» и приготовился поставить этого мужлана на место, как вдруг вспомнил, что вот уже четыре месяца не видел матери, и это тотчас отбило у него охоту грубить брату, тем более в присутствии мадам Бартелеми.
— Что случилось? — спросил он, символически троекратно прикоснувшись щекой к щекам Абеля с таким ощущением, словно облобызал терку.
Гигант смотрел на него, мотая головой и твердил: «Ах… ах…» — как если бы Жозеф совершил какой-то проступок, а он собирался его наказать.
— Ну чего разахался, — выйдя из себя огрызнулся Жозеф, — говори, в чем дело…
— Я вас оставляю, — вежливо и сочувственно сказала мадам Бартелеми. — Располагайтесь с братом в малой гостиной.
— Проходи… — буркнул Жозеф, показывая головой на дверь в гостиную, но не двигаясь с места. Мадам Бартелеми наконец удалилась. Абель все еще раскачивал головой, уставившись прямо в глаза брату, и твердил свое «Ах, ах…», как глухонемой, не способный обнародовать некую ужасную тайну.
— Ну ладно, — сверхъестественно спокойно сказал, готовый ко всему Жозеф, — посидим вот в этой комнате, и ты мне все объяснишь по порядку.
Он решил разговаривать с братом, как с маленьким ребенком, и это странным образом умиротворило его.
Абель, не переставая маниакально теребить свою фуражку, пошел за ним, нагнув голову, как если бы потолок был для него чересчур низок. Жозеф посторонился, чтобы дать ему войти, закрыл дверь, прислонился к ней спиной и вежливо осведомился:
— Прежде всего скажи, как здоровье мамы? — Он держал руки за спиной, стиснув ими медную дверную ручку и чуть поворачивая ее, словно собирался удалиться и как бы утешал себя тем, что долго они тут не задержатся, что их свидание случайно, кратковременно и вообще как бы не существует.