— И почему? — спросила Ангела.
— Она меня не любила. Делала вид, подчинялась воле родителей. Хорошо притворялась, не хотела меня обижать. Готье — я ему доверял как себе. Другой бы сразу взревновал — почему это жена так много с ним общается? А я, наоборот, радовался, что близкие мне люди ладят между собой. Готье ее полюбил. Она полюбила его. Сильное было чувство. Сильнее, чем дружба, совместно пролитая кровь. Толкнула на предательство. Увидев это, я отказался от любви. Что она делает с человеком? А чуть позже я отказался и от ненависти, ибо она еще страшнее, сжигает тебя изнутри. — Я сжал ладони так, что ногти впились в кожу.
— Вы их простили? Оставили ненависть? — в голосе Ангелы была надежда.
— Простил? Нет. Ненавидеть перестал — да. Но только после того, как отыскал их. Далеко, очень далеко убежали влюбленные. Постоянно путешествовали, меняли место жительства, имена. Но я шел по следу, как гончая собака. Вспомню — становится страшно, каким я был. Кровь казалась мене красной водицей. Догнал. Ночью пришел в гости. Местный князь поселил волшебника-лекаря у себя во дворце. Пришлось повозиться со стражей. Кого убил, кого усыпил. Шума не было. Вошел в спальню, они меня не ждали. Готье пробовал сопротивляться. Силы были неравны. Посмотрел в их глаза. Нет ни следа былой приязни. Ненависть, злоба на меня, хотя это они, они во всем были виноваты! — чуть не сорвался на крик. — Чувствовал тогда не удовлетворение — настиг преступников, а усталость, какую-то обреченность, тоску. Боль, оттого что ничего нельзя изменить и, как я сейчас ни поступлю, все равно будет только хуже. Хотелось умереть — вот такая грустная история, Ангела. Глупая и бессмысленная.
— И чем все закончилось? — чуть дрожащим голосом спросила она.
— А чем это могло закончиться? Я уже говорил: ненавижу воров и предателей, — привычным жестким голосом ответил я. — Дворец князя горел всю ночь. А утром, утром я был уже далеко.
— Зачем вы мне это рассказали, Гийом?
— Чтобы вы поняли, Ангела. Если я не простил женщину, которую любил больше жизни, и друга, что мне эту жизнь не раз спасал, то неужели вы надеетесь, что я вдруг подобрею и дам Луису себя обворовать? Не стоит больше лезть ко мне в душу, пытаться изменить в «лучшую сторону», хлопоча об Изабелле. Ее я никому не отдам. Дело принципа.
Большие часы в углу комнаты отбили пять ударов.
— Я засиделся у вас, принцесса. Простите, но должен откланяться. Дела.
— Ступайте, сеньор маг, — холодно попрощалась Ангела.
Набережная. Ночь. Небо, затянутое тучами. Размытая луна, отражающаяся в хмурых осенних водах реки. Прохладный слабый ветер. Прекрасное место для прогулок. И время. Никого вокруг. Тишина.
Я гулял, наслаждаясь этим замечательным сочетанием стихий и пространства. Вспоминал беседу с Ангелой, ее слова не выходили из головы. Зря. Зря я рассказал ей эту историю. Теперь не могу отбросить прочь гнетущие воспоминания.
Горящий камин слабо освещает большую комнату. Тени играют на стенах. Тягостное молчание. Уже заранее знаешь все вопросы и ответы. Готье с трудом стоит на ногах, опирается одной рукой на резное изголовье кровати. Лицо мокрое от пота, дышит с трудом, хрипит. Попробовал со мной потягаться. Это тебе не раны сращивать. Мне достаточно было взглянуть ему в глаза, чтобы выпить все силы, оставив на грани обморока. Лаура — неверная жена — даже не успела встать. Сейчас полусидит-полулежит, прижимая к себе одеяло. Как будто это ее спасет. Огонь камина освещает ее лицо. Испуганное, растерянное, взволнованное. Не ждали меня здесь. Совсем не ждали. Лаура тщетно ищет, что сказать. Не находит слов. Ее хватает только на судорожное:
— Гийом, не надо… Гийом, давай поговорим!
То-то вы не хотели поговорить со мной раньше. Сбежали, как преступники, которыми в принципе и являетесь. В глазах Лауры пылает ненависть. Любимая, когда ты успела меня возненавидеть? За что? За свою вину?
Смотрю в глаза Готье. Ненависти нет. Есть боль, чувство вины, обреченность и готовность защищать Лауру. Она мне достанется только после его смерти. Готье, дурак, думаю я, с чего ты взял, что она мне нужна? Теперь…
Кисть руки согнута на манер кошачьей лапы, пальцы-когти скребут по воздуху. Один взмах — и на белых простынях появятся темные карминовые пятна.
Молчат. И я молчу. Так не может долго продолжаться. Пальцы-когти нервно скребут по воздуху.
Мои мысли прервал шум за спиной. Оборачиваться не стал. И так все ясно. Судя по речи, пьяная компания дворян возвращается с веселой гулянки. Карета и телохранители ждут меня в квартале отсюда. Я всегда прогуливаюсь в одиночестве, ибо молчаливая охрана, следующая рядом, портит все удовольствие. Да и лишнее это. Ибо та компания, хоть голоса и говорили об агрессивности и желании приключений, была не опасна. Для меня.
— Эй, ты! Стой, кому сказали! — кричит мне кто-то хриплым голосом.
Оборачиваюсь. Трое. Судя по одежде и манере держаться — дворяне. На поясах мечи. Тот, что простужен, кашляет и вновь повторяет:
— Стоять!
На мне были длинный плащ и шляпа с короткими полями. Такие здесь обычно носят юристы, чиновники, королевские служащие.
— Сеньоры, посмотрите, кто встал у нас на дороге! — восклицает второй, в красном камзоле.
— Ха, да эта чернильная душа уже наделала в штаны от страха! — смеется третий, он принял бледность моего лица за испуг. Зря.
— Не бойся, не тронем. Не станем марать о тебя руки. Снимай плащ! — велит простуженный.
Слышал я о такой забаве. Шайки бездельников, не знающих, чем себя занять, грабят прохожих по ночам. А иногда и днем. Отбирают одежду. Забавы ради. Часто бьют жертв. Иногда силой уводят с собой красивых девушек. Власти на это закрывают глаза. Такое есть везде. Помню, в юности и в моем родном городе было что-то подобное. И не так уж эти трое и пьяны.
Скучно? Что ж, давайте повеселимся, подумал я.
Снимаю и отдаю «красному» плащ. Второй с удивлением рассматривает меня. Лицо спокойное, страха не видно. Лишь интерес в глазах. Какая-то неправильная жертва.
— Эй, чинуша, шляпу тоже давай! — добавляет простуженный.
Оттолкнули и спокойно, как ни в чем не бывало, пошли дальше своей дорогой. Знали — жаловаться, кричать, звать стражу не буду. Вот только второй напоследок внимательно смотрит мне в лицо. Пытается вспомнить, где видел. Но здесь слишком темно. Фонари горят через раз, вороватые чиновники экономят на масле.
Отошли на десять шагов. Достаточно. Такого расстояния мне хватит. Громко спрашиваю:
— Сеньоры, вещи отдавать не собираетесь?
— Что он там пищит, Хуан! — кричит «красный».
— Раньше, сеньоры, вы могли бы оправдаться шуткой. Но шутка эта затянулась. Лучше с извинениями верните плащ и кошелек. И я вас прощу. Не то рассержусь и повыдергиваю все перья из хвоста. — Я их намеренно провоцировал.
— Сейчас проучу наглеца! — хрипит простуженный и делает шаг мне навстречу. У него на голове берет с павлиньим пером.
— Так вот каков ваш ответ! Может, хватит играть в разбойников, сосунки?!
— Убью! — Меч покидает ножны.
— Стой, это маг… — запоздало кричит Хуан. Вспомнил, значит.
Но «простуженный» уже стоит на коленях, в первый миг с удивлением смотрит на распоротый живот. Потом кричит. Страшно.
Моя правая кисть, словно кошачья лапа, согнутые пальцы — когти. Воздух — прекрасная стихия.
— Вы не боитесь кошек, сеньоры?
Сеньоры кошек не испугались. Бросились на меня, на ходу обнажая мечи. Тот, что в красном камзоле, не выдержал, когда четыре воздушных когтя полоснули его по лицу. Выпустил меч, дико взвыл, схватился руками за лицо. Глаз у него больше не было. Падая, сбил товарища. Хуан поднялся быстро, но я все равно успел раньше. Шаровая молния разорвала благородному грабителю грудь. Он умер мгновенно. Упал в двух шагах от меня.