Так как вдохновившая его мысль могла спасти обоих, то он готов был потратить на это всю свою энергию. Он развернул чертежи на столе майора и изложил свой проект в коротких, категорических выражениях. Если ему дадут необходимых рабочих, он берется построить в одну неделю аэроплан, детали которого старательно им изучены. Когда аппарат будет готов, он уверен, что достигнет на нем скорости от 150 до 180 километров в час и таким образом в один день доберется до Гонолулу или другого пункта, откуда можно было бы телеграфировать в Сан-Франциско обо всем, что ему прикажут.
Когда он окончил свой доклад, отец и дочь обменялись долгим взглядом. У обоих родилась одна и та же мысль: идея очень смелая, но химерическая – они считали этот проект безумным.
Молодой француз действительно принадлежал к числу живущих утопиями мечтателей, которые еще встречаются на озаренном солнцем Провансе, где поют кузнечики и подвизаются Тартарены.
Если он действительно происходил, по его словам, из Лотарингии – родины уравновешенных и черствых французов – то в числе его предков, вероятно, находился какой-нибудь родственник Сирано XVII века, написавшего «Иной мир», где он поразил своих современников рассказами о фантастическом путешествии на летательной машине в «страну птиц».
– Мой дорогой инженер, – начал майор. – У вас доброе сердце, и я не сомневаюсь, что ваш аппарат, основательно построенный, мог бы совершать далекие полеты. Но прежде всего, понадобятся недели, месяцы, быть может, для того чтобы довести его до конца. Притом вы попали в Мидуэй, в самый уединенный уголок земного шара. Ближайший остров, на который вы могли бы спуститься, находится на расстоянии тысячи миль отсюда. Никогда, даже если бы вы довели до конца постройку вашей механической птицы, я не позволил бы вам рисковать своей жизнью, так как эта попытка окончилась бы роковым образом – падением в море. Верьте мне, вы будете нам полезны здесь.
Морис Рембо горячо протестовал:
– Заклинаю вас, комендант, не считайте меня мечтателем. Вспомните, что я работал над этим проектом два года, что подобные аппараты, даже менее испытанные, летали тридцать часов, не опускаясь на землю. Ведь случай привел меня сюда с сильным усовершенствованным двигателем, с совершенно готовыми винтами, которые необходимо только спилить для того, чтобы уменьшить их тяжесть. Я понимаю, что вам могут быть неизвестны успехи авиации во Франции, но после сенсационных опытов Блерио, Райта и других известнейших авиаторов, старавшихся вместе с ними открыть тайну устойчивости и продолжительности полетов, произошла как бы остановка в открытиях. Эта остановка была скорее кажущейся, так как люди продолжали работать во всех мастерских, авиаторских союзах, институтах авиации, и благодаря ежегодному конкурсу в Реймсе решение задачи значительно подвинулось вперед. Повторяю: я берусь отправиться за помощью куда только вы пошлете меня, с моим мотором в восемьдесят лошадиных сил.
Пылкие речи молодого человека дышали решимостью и отвагой. Майор только покачал в ответ головой и повернулся к своей дочери.
– Мисс, – молил инженер, – будьте защитницей моего дела, вы – добрый гений этого пустынного острова. Клянусь вам, что я могу добраться, доберусь… Я чувствую в себе такую силу, такую веру, что сам удивляюсь. Скажу больше – я уверен, что доберусь до Сан-Франциско, если мне удастся спуститься где-нибудь для того, чтобы запастись бензином. Вы не знаете, какой силой, какой скоростью обладает этот аэроплан, драгоценный чертеж которого Провидение позволило мне спасти. Его простота дает возможность построить его всюду, где есть железо, кузница, плотники и искусные работники. Все это найдется здесь. В чем же состоит работа? Нужно сделать стальную раму, спаяв все точки соединения, затем обтянуть ее полотном, а это могут сделать и женщины. Итак, людей достаточно. У нас есть даже рабочий Кердок, по словам лейтенанта Спарка, – мастер своего дела, который под моим руководством соорудит все не хуже, чем на наших заводах – Биланкура и Пюто! Что я могу сказать еще? – проговорил он, оживляясь и молящим голосом, вместе с тем энергично отчеканивая слова: – Что еще я могу добавить, мисс, для того чтобы вы ясно сознали мое горячее желание спасти этот уголок вашей родины, ставшей и моей, точно так же, как моя родина была когда-то вашей. Я был бы счастлив, гордился бы своим успехом! – Затем он прибавил тише: – Я был бы щедро вознагражден вашим сочувствием и вашей памятью обо мне, если бы даже я погиб, прежде чем доехал…
Глаза молодых людей встретились, остановились друг на друге.
Искренность и живое красноречие инженера достаточно убеждали в его правоте, но девушка, кроме того, угадала что-то более важное в его душе.
В продолжение нескольких мгновений она читала в этой душе, как в открытой книге.
Она почувствовала, что этот незнакомец, появившийся здесь как милый товарищ, посланный ей судьбой на этот пустынный остров, влюбленный герой, жертвующий для нее, для нее одной, своей жизнью с геройским самоотвержением древних крестоносцев.
Необыкновенное волнение охватило все ее существо.
Ее бледность увеличилась, и рука еще сильнее обхватила шею отца, к которому она продолжала прижиматься, точно моля защитить ее от увлечения, с которым она не в силах бороться.
Это была незабвенная минута, когда решалась судьба этих двух достойных друг друга существ.
Среди воцарившегося тяжелого молчания послышался гул японской канонады, точно напоминая им, что прежде чем принадлежать друг другу, им придется подвергнуться тяжелым испытаниям.
– Папа, – взволнованно сказала девушка, – папа! Теперь я верю… Надо разрешить господину Рембо построить свой аппарат и дать ему все, что необходимо…
– Но, дитя мое, ты не знаешь, что до Оаху более двух тысяч километров и более пяти тысяч пятисот – до Сан-Франциско. Японцы, несомненно, находятся в Гонолулу, сообщение с которым прервано, точно так же, как и у нас с континентом! Как ты можешь допустить, что на случайно и спешно сооруженном в несколько дней аэроплане можно предпринять без права спуститься где-либо, так как остановиться – значило бы потонуть, предпринять, говорю я, такой далекий путь, никогда еще не совершенный на аэроплане? Это безумие, повторяю, безумие, правда геройское, но я не могу его допустить…
– Комендант, – настаивал Морис Рембо, – ведь безумием были также названы нашим королем Людовиком Шестнадцатым первые воздушные путешествия Пилатра де Розье и маркиза д’Арланда – тоже наших соотечественников… Но с тех пор, однако…
– Папа, – перебила девушка с несколько лихорадочной поспешностью, – я верю! Верьте так же, как и я… Ничто не мешает построить птицу. Господин Рембо сделает вокруг острова несколько пробных полетов, причем можно на лодке следовать по его пути, в тот день, когда японцы дадут нам передышку… И вы увидите, свободно ли летает птица… Папа, нужно разрешить, верьте мне! У вашей Кэт хорошие предчувствия…
И во второй раз глаза Кэт и Мориса встретились, и легкий румянец разлился по лицу девушки.
– Вы нашли самое верное средство победить мое упорство, господин Рембо, – сказал наконец старый офицер. – Склонив Кэт на вашу сторону, вам легко было склонить и меня… Но я сдаюсь теперь в последний раз. Я предоставляю в ваше распоряжение всех слесарей гарнизона; вы можете получить все, что вам нужно для постройки вашего аэроплана, обращаясь непосредственно к Спарку как заведующему хозяйством и которому я передам мои распоряжения. Но если я разрешу вам уехать, я еще не обещаю вам этого, – то вы рассчитываете ехать один?
– Нет, комендант, мне необходим товарищ, который исполнял бы должность механика на автомобилях для наблюдения за ходом машины и смазкой ее, за бензином, ибо мне невозможно ни на минуту оставить руль. Мне придется хорошенько выспаться перед отъездом для того, чтобы потом хватило сил бодрствовать двое суток, если это понадобится. Кажется, я нашел такого товарища – это Кердок.
– Кердок? – удивленно переспросила девушка. – Это метис, работающий в машинном отделении. Почему вы выбрали его?