– Но, – сказал молодой француз, еще не совсем очнувшийся от сна, – я, кажется, слышал выстрел где-то вблизи…
– Вы не ошиблись, – это стрелял я. – В двадцати метрах отсюда я был вынужден всадить пулю в лоб одному желтолицему с плантации, не пожелавшему гнать скорее своего мула. Негодяй обдумывал что-то, прислушиваясь к выстрелам. Все желтолицые осведомлены о наступлении японцев и ждали этого давно.
Во время разговора лейтенант, не теряя ни минуты, распоряжался разгрузкой бочонков.
– К счастью, – продолжал он, – двое остальных канаков – честные туземцы, которым я обещал щедрое вознаграждение. Особенно вот этот мастер, указавший мне ближайшую дорогу, огибающую кратер. Если бы не он, я очутился бы у глубокой трещины и потерял бы еще час в поисках прохода. А час… в такое время…
Поместив бочонки за скалами, американец дал канакам понять, что нужно принести сюда пустые фляги, приготовленные инженером.
Это были два прекрасных представителя гавайской расы с бронзовым телом и очень добрыми глазами. Мастер был метисом со смуглой кожей и курчавыми волосами. У всех троих были, согласно местной моде, надеты на шею гирлянды цветов.
– Отведите мулов за скалы, – приказал американец. – Незачем предоставлять их пулям этих японцев… Хорошо, что это моряки, стреляющие, как тюлени, и не установившие еще прицела… Сколько будет отсюда вниз? Тысяча пятьсот – тысяча шестьсот метров… Правда, это расстояние не благоприятствует отдельным выстрелам…
И действительно, маленькие столбы разбрызганной лавы, указывая на место падения снарядов и сопровождаемые сухим треском, точно от удара кнута, распределялись на расстояние от 200 и 300 метров. Это доказывало, что японские матросы были более опытны в обращении с их национальным оружием – ружьем «арисака».
– Но достаточно одного удачного выстрела, – сказал инженер, – а «Кэтсберд», к сожалению, представляет отличную мишень, и слишком заметную издалека.
– Благодаря аэроплану я только и мог отыскать вас, мой друг. Смотрите, мы уже опорожнили сосуд с маслом, это прекрасное машинное масло и наш плантатор сказал мне, что мы будем очень довольны им… К счастью, я нашел там своего соотечественника… Лишь только он узнал, в чем дело, как тотчас приложил все старания. Он ручается за свой спирт, который очень близок к абсолютной крепости в девяносто восемь градусов. Они вынуждены доводить его до подобной дистилляции для уничтожения известного характерного запаха…
Переливание из бочонков во фляги подвигалось быстро благодаря трем воронкам, которыми плантатор снабдил своего помощника. Когда фляги были наполнены и осторожно закупорены, то авиаторы отнесли их в лодку и тщательно уставили за машиной.
– По-видимому, им надоело стрелять по воробьям, – сказал американец, подняв голову и глядя в противоположную от кратера сторону, – они прекратили стрельбу…
– Быть может, это грозит еще большей опасностью, – сказал Морис Рембо. – Можно думать, что, убедившись в недействительности огня, они решили обойти кратер.
– Или, карабкаясь, перейти через Галемаумау… Может быть, пока они стреляли, один из проводников гостиницы присоединился к ним и указал им дорогу. Три четверти прислуги, проводников, лавочников, отдающих внаем квартиры, служащие на островах – исключительно японцы.
– Кто-нибудь был в гостинице при вашем появлении?
– Человек двадцать иностранцев различных национальностей, все очень смущенные и осаждавшие меня вопросами, так как они видели аэроплан и собрались все на балконах, чтобы увидеть его отъезд…
– Вы опасаетесь, что есть дорога для спуска в кратер?
– Я нашел там одну для спуска отсюда… не очень удобную… Я думал, что сверну себе шею, прежде чем проберусь вниз… И если они рассчитывают подняться сюда по ней и напасть на нас…
– В сущности, – говорил он, осматривая находившийся не более как в 20 метрах выход на расселины, – это очень возможно… японцы – настоящие акробаты и это влезание сюда, наверное, не остановит кого-нибудь из японских моряков. Будем торопиться! Наши фляги уже наполнены, за исключением восьми, еще содержащих бензин…
– Выльем его в резервуар… Я буду тогда уверен в удачном ходе мотора в момент подъема…
Когда все было сложено, оказалось, что было употреблено меньше времени, чем было рассчитано. Остался еще один бочонок спирта в 30 галлонов, то есть немного больше 120 литров.
– Нужно взять его с собой, – сказал Морис Рембо. – Позади имеется достаточно места для него и будет легко, когда уровень жидкости в резервуаре понизится, вылить ее из бочонка при помощи резиновой трубки, играющей роль сифона. У нас имеется трубка с делениями в ящике для инструментов. Я выну ее заранее…
– Но это увеличит груз, – возразил американец.
– Нам нужно было четыреста восемьдесят литров для двух тысяч восьмисот километров, – сказал Морис, – а до Сан-Франциско будет три тысячи пятьсот, то есть на семьсот километров больше. Эти сто двадцать литров и составят точно – очень точно – необходимое для этого излишка пути количество спирта.
– Никогда аэроплан не подымет этот излишний вес, – энергично оспаривал лейтенант. – Вы вычислили, что мы можем располагать недовесом в восемьдесят или девяносто килограммов, следовательно, половина этого излишка спирта должна быть оставлена… А если мы не поднимемся?
– Я поднимусь, мой друг, не бойтесь! Но прежде всего нужен достаточный запас механической силы, без чего аэроплан упадет в море, прежде чем прибудет к месту назначения…
– Вблизи континента мы встретим суда, идущие к Ванкуверу или Акапулько. Быть может, нам посчастливится даже натолкнуться на нашу эскадру…
– Это простое предположение, Арчибальд. Нельзя основывать исполнение нашей миссии на каких-то предположениях. И главное, от чего нужно оградить себя, – это от отсутствия бензина или спирта до прибытия на место. Я думал об этом целые часы, проведенные нами вместе вчера и в последнюю ночь.
– На чем же вы остановитесь?
– Я решил заменить ваш вес спиртом и продолжать мой путь без вас.
Американец привскочил от удивления.
– И не думайте об этом! – сказал он.
– Напротив, – я решил это настолько серьезно, что прошу вас, во имя вашей дружбы и преданности, принести эту неотложную жертву.
– Но это невозможно!..
– Я никогда не решился бы предложить это вам перед отъездом из Мидуэя, но теперь я настолько уверен в моей машине и так хорошо изучил ее, что, без сомнения, справлюсь один.
Арчибальд Форстер не обратил почти никакого внимания на упавшую близ них пулю. Американский офицер был, по-видимому, поражен удивлением.
– Скажите, – спросил он, кладя руку на плечо своего друга, – как вы думаете соединить на одном аэроплане обязанности шофера и механика?.. Как вы будете ежеминутно переходить с места на место для наблюдения надо всем? Я, взявший на себя только одну из этих обязанностей, чуть не отдал нас на съедение акулам благодаря моей невнимательности. Подумайте, что вы проведете всю ночь и весь следующий день в воздухе… Никогда вам не удастся долететь до цели…
Послышалось шипение точно рассерженного кота, закончившееся сухим стуком, напоминавшим щелчок пальцами по барабану. Вторая пуля пробила левое крыло аэроплана.
Стрелки теперь изловчились. Они, по-видимому, нашли желательный прицел и стреляли старательно и твердо. Очевидно, их было не более двух-трех человек, стрелявших с длинными интервалами.
Куда девались остальные? Оба авиатора были слишком поглощены предстоящей им новой задачей и не думали об этом.
– Я долечу до цели путешествия, мой друг, – повторил энергично француз. – Вы знаете, что одна мысль преобладает во мне над всеми прочими и она поддержит меня всюду! Если я упаду и не вернусь, вы увидите Кэт Гезей… вы скажете ей, что это была моя последняя мысль… Но мы увидимся, потому что мне удастся долететь…
Офицер взял своего друга за руку: