Раздался чей-то голос:
– Ах, комендант умер третьего дня!.. И солдатам была прочитана записка, приказ капитана, извещавший о предстоящем перенесении тела коменданта в машинное отделение. Мне было приказано сделать гроб. Затем вышел приказ немедленно очистить казематы и укрыться в гроте. Я не успел даже приступить к сколачиванию гроба… Правда, не было возможности дольше защищаться с тех пор, как японцы были близко. Они осыпали нас в упор целыми тоннами их разрушительных снарядов. Ничто не может уцелеть, когда снаряды пускаются один за другим… Вы видели наши сигналы?
– О помощи – да, мы увидели их на расстоянии семидесяти миль…
– Это телеграфисту пришла в голову мысль направить лучи нашего последнего прожектора на тучи: он слышал, что их можно увидеть очень далеко… Значит, они в самом деле отразились на тучах? Как это удивительно!
Но Морис Рембо не слушал больше. Обеспокоенный отсутствием сведений, он хотел снова пройти в крепость и постараться проникнуть в машинное отделение, но вдруг увидел одного из рабочих, принимавших участие в постройке аэроплана.
– Это вы, Джексон, – вы уцелели?
И он не мог сказать больше ни слова, так как солдат узнал его и буквально бросился ему на шею в порыве охватившей его радости.
– Это француз! – кричал он. – Это он! Я был уверен, что он доберется и вернется… Ах! Я был там, наверху, когда вы улетели… Глядя, как вы мчались с такой быстротой и так быстро превратились в еле заметную точку, я сказал: он спасет нас всех!
– Не всех, мой дорогой Джексон, вас осталось немного…
– Да! Последние дни были ужасны! До двадцати убитых в день… Точно японцы чувствовали, что вы прибудете скоро…
– Неужели никто из вас не знает, куда девалась дочь коменданта и ее старая гувернантка?
– Барышни… мы не видели больше… Она была так внимательна к раненым, но у нее не хватало времени… ее бедный отец был так болен! Когда нам приказали удалиться в грот, потому что будет взорван пороховой вклад, то ее не было среди нас… Быть может, капитан посадил ее ночью в лодку, вы знаете маленькую моторную лодку, стоявшую за угольной стеной? Мы называли ее флотилией Мидуэя!
– Действительно… я был только что там и не видел ее…
– Вероятно, так и было… Но это очень рискованно, японские суда так близко от нас, и их миноноски все время шныряли вокруг острова!..
– Капитан был с вами во время взрыва?
– Нет, он-то и поджег пороховой склад. Он был уверен, что не уцелеет, потому что попрощался со всеми… Затем за несколько минут до двух часов утра он пришел сказать нам, что лучше не оставаться в гроте и спрятаться среди скал… И мы вышли оттуда как можно скорее… Вот благородный человек, думавший в такую минуту только о нас…
Послышался другой голос, прерывающийся при воспоминании о пережитых волнениях:
– Нет ничего страшнее… когда ежеминутно ждешь взрыва… здесь… совсем близко! В такие минуты думаешь только о себе… Но не было, в конце концов, так страшно, как мы ожидали… Кроме двух товарищей, которые были раздавлены упавшими сверху обломками скал, – мы мало пострадали, а бедная барышня была бы в большей безопасности среди нас, чем на воде. Она, наверное, была посажена в лодку…
– Да, вероятно, – повторил Джексон. – Гиль, управлявший лодкой, тоже исчез, а я видел его невредимым еще вчера вечером.
Затем он обратился к командиру Гезею, говоря:
– Но, командир, всем нам было бы хорошо поесть и особенно попить… тридцать шесть часов у нас не было во рту ни маковой росинки…
– Садитесь в катер – вас свезут на крейсер… Итак, вы думаете, что в крепости больше никого не осталось?
– Вы найдете там только убитых японцев. Человек двадцать из них было там, когда капитан взорвал крепость!..
– Вы знаете, каким путем можно добраться туда, дорогой инженер? – спросил командир подавленным голосом. Горе, в которое повергла его неизвестность о судьбе племянницы, мешало ему радоваться своей блестящей победе.
– Я был там…
– Это вы водрузили флаг?
– Да, флаг вышитый ее рукой…
– Бедная девочка, я видел, когда она начала его вышивать… Когда я осмотрю все там наверху, то разошлю лодки по всем направлениям…
– Поздно, командир! Вероятно, она попала в руки японцев… Ужас… ужас… Страшнее нет ничего…
И слова его были прерваны рыданиями.
Надежда, еще недавно наполнявшая его душу, исчезла навсегда.
Солнце стояло высоко, когда командир «Колорадо» вглядывался вдаль, стоя с морским биноклем в руках на вершине Мидуэя.
«Монтана» только что прибыла, и два американских миноносца уже крейсируют на западе в погоне за разбитым японским крейсером.
Успокоившееся море слегка плещется и на нем выделяется, точно серебристый шлейф, борозда от их форштевня.
На востоке серые полосы дыма заволакивают сверкающее лазурью небо и оповещают о прибытии второй эскадры, быстро направляющейся к освобожденной крепости.
Очень далеко, на юге, медленно движутся черные точки – это, несомненно, японские миноносцы, следящие за невидимыми судами…
У подножия крепости свален в кучу драгоценный уголь, для которого была построена и разрушена эта крепость, были принесены в жертву все эти жизни и собрались все суда.
Защитники Мидуэя надеялись отстаивать и сохранить его до последней минуты.
И они не начинали, не пытались уничтожить его.
Благодаря собранным здесь тысячам тонн один из народов, борющихся за первенство на обширном океане, сохранит свои берега неприкосновенными и перенесет войну, когда пожелает, на территорию своего противника.
Увидев своими глазами этот важный результат, командир Гезей не смел оплакивать своего любимого брата, погибшего славной смертью. Его смелый взор устремлен вперед, к тем берегам, куда через несколько дней направится его крейсер для того, чтобы проучить дерзких японцев.
Но раздавшееся близ него подавленное рыдание вернуло его к действительности. Молодой француз, равнодушный к честолюбивым замыслам «великой Америки», стоя перед безбрежным океаном, поглотившим любимую девушку, для которой он перелетел через океан и подвергал себя опасностям, не испытанным остальным человечеством, – оплакивал свою погибшую любовь и рассеявшуюся мечту.
Эпилог
Миноносец «Кэртридж», принадлежавший ко второму отряду прибывших крейсеров, собирался на рекогносцировку на север.
И в самом деле было очень важно, чтобы «Колорадо» и «Монтана», подкрепленные теперь крейсерами «Теннеси» и «Вашингтон» и образующие передовой отряд американского флота, были вовремя осведомлены о всяком новом приближении неприятеля. Нужно было предвидеть, что другие японские суда находились на пути к Мидуэю и попытаются отомстить за большое поражение, нанесенное им в прошлую ночь!
В отвоеванной крепости кипела теперь работа, как в муравейнике.
С крейсеров высадили до 50 канониров, которые лихорадочно работали над исправлением трех орудий большого калибра, сброшенных с лафетов, но признанных неповрежденными. Боевые запасы были доставлены с судов. Другие матросы чинили железнодорожный путь в крытой дороге – одним словом, старались подготовить крепость к новой атаке, если бы превосходящие силы неприятеля вынудили американский авангард примкнуть к бронированной эскадре, отступив от крепости.
В то же время крейсера быстро принялись за главную работу – возобновление запасов угля.
Между островом и каждым из крейсеров установили прибор Темперлея, дающий возможность судам снабжать друг друга во время пути углем в открытом море. И наполненные углем корзины двигались, скользя вдоль двойных кабелей, возвращавших на остров пустые корзины.
Было пять часов вечера.
Лейтенант, командовавший «Кэртриджем», спустился с «Колорадо», где командир Гезей нашел нужным сделать свои распоряжения лично, так как миноносец должен был провести последнюю ночь в авангарде.
Морис Рембо следовал за ним, совершенно растерянный.
Он вернулся из крепости, где блуждал повсюду, отыскивая безнадежно ту, которая была для него душой этой опустошенной крепости.