Но сегодня они на одну ночь почти вернулись к цивилизации. После долгих месяцев бродячей походной жизни приятно было снова сидеть за столом. В отличие от английской знати, бравшей с собой в поход полные повозки вещей, обеспечивая себе привычные удобства, Брюс всегда путешествовал налегке, чтобы быть готовым мгновенно сняться с места. Но для сегодняшнего праздника родственница короля, Кристина Каррик, распорядилась доставить шатер и несколько столов со скамьями в их временную штаб-квартиру возле Глен-Трул.
Как почетный гость, Эрик сидел за главным столом неподалеку от короля и его брата Эдуарда вместе с Джеймсом Дугласом, Нилом Кемпбеллом, Макруайри, Магрегором и Маклаудом. Краем глаза он заметил, что его кузен Лахлан снова яростно спорит с королем.
Если кто и мог сравниться с Эриком по мрачности настроения в последнее время, то это его кузен. Эрику не надо было их слышать, чтобы понять, о чем спор. Король отказался поддержать настоятельную просьбу Макруайри возобновить попытки спасти леди из плена. Они нужны ему живыми, сказал король. Попытка освободить надежно охраняемых женщин из английских крепостей была бы чистым самоубийством. Брюс не мог пойти на такой риск — потерять своих верных горцев. Их ситуация и без того была слишком шаткой. Когда его положение укрепится, он сам поведет свою Хайлендскую гвардию.
Но Макруайри не желал прислушиваться к доводам разума. Он был одержим одной мыслью — освободить леди, в особенности тех двух, что были подвешены в клетках.
— Что-то ты не особенно доволен своей жизнью, — многозначительно заметил Маклауд, сидевший слева от Эрика.
Эрик ответил на понимающий взгляд Вождя тем, что обхватил рукой круглые бедра девицы.
— Напротив, я очень доволен.
— Это была идея короля, — сказал Маклауд, глядя на Эрика поверх края своего кубка. — Я думаю, это его способ извиниться.
— Ему не за что извиняться, — сказал Эрик. — Я задел его честь и еще больше усложнил его отношения с тестем. Я получил лишь то, что заслужил.
— Ольстер, похоже, принял это не слишком близко к сердцу, — сказал Маклауд. — А что касается чести короля… — Он пожал плечами. — Думаю, он жалеет о многом, что сгоряча наговорил.
— Он бы охотно подвесил меня за яйца, если бы смог.
Вождь, капитан Хайлендской гвардии, не стал с ним спорить.
— Возможно, ты прав. Но ты, черт возьми, слишком ценен, и он это знает. Кроме того, он дорожит каждым человеком, который у него есть. — Маклауд посмотрел Эрику в глаза. — Думаю, измена Рэндольфа глубоко его задела. Гораздо сильнее, чем он показал.
Эрику нечего было возразить. Это задело их всех. Доналл рассказал все в подробностях. Все произошло в основном так, как и предполагал Эрик. Беспринципный поступок, возможно, но не предательство.
Эрик воспринял это как личную неудачу. Он был командиром Рэндольфа. Ему казалось, что он достучался до парня. Видимо, нет.
— Так или иначе, — сказал Маклауд, — теперь, когда гнев его остыл, я думаю, король понял, что нельзя винить тебя одного в том, что случилось. Ты ведь не знал, кто она такая. Мне кажется, что он больше зол на своего брата за то, что тот ее не узнал. — Один уголок его губ приподнялся в легкой полуулыбке. — К тому же король еще не забыл, что значит влюбиться.
Совершенно забыв о девице у него на коленях, Эрик чуть не уронил ее на пол, резко обернувшись к собеседнику. Он смерил его холодным взглядом.
— Влюбиться? — Он насмешливо рассмеялся. — Кости Христовы, я вовсе не влюбился.
Могучий воин посмотрел на него с вызовом:
— Значит, есть еще какая-то причина твоего скверного настроения за последние два месяца?
Губы Эрика сжались в твердую линию.
— Ты имеешь в виду, помимо жизни в этих Богом забытых горах под постоянной угрозой быть выслеженными сворой английских собак? Я заботился о ней, конечно, но я не из тех мужчин, которые способны приковать себя к одной женщине. — Он заставил себя содрогнуться, стараясь не вспоминать, что обычно это получалось само собой. — Ну, уж нет, когда вокруг так много удовольствий.
— Вижу, — сказал Маклауд с кривой улыбкой, искоса взглянув на девицу у Эрика на коленях. — Похоже, ты вовсю наслаждаешься жизнью.
Эрик почувствовал, что его охватывает гнев, и не знал, то ли это из-за сарказма Маклауда, то ли из-за собственной неспособности его игнорировать. Обычно невозмутимый Эрик, когда дело касалось Элли, становился ранимым.
В попытке повернуть разговор в другое русло он небрежно сказал: