— Конечно. Я занимаюсь глупостями! Один ты у нас умный. Фотий — большая голова.
— Я серьезно!
— Я тоже серьезно. Чего разбудил, я спать хочу. Она снова легла, демонстративно отворачиваясь. Задержала дыхание, чтоб лучше слушать, что он там делает. Щелкнула зажигалка, раз-другой. И еще раз. Легонько стукнула о скатерть. И, заскрипев пружинами, подался матрас. Ее напряженной спины коснулись горячие губы. Ника, репетируя грозные слова про ночные отлучки, замерла и чуть придвинулась, чтоб ему было удобнее целовать лопатки.
— Уже… спишь?..
— Да…
— Совсем спишь?..
— Тут еще…
— Где?
— Где плечо…
— А шею?
— Там щекотно. Ой.
— Тихо! Лунный свет не доставал до кровати, и в темноте, не пытаясь увидеть, они плавно занимались друг другом, замолкая и вдруг что-то шепча одновременно.
— Ты что там бормочешь?
— Такая напасть — молодая жена, даже обругать не могу, как следует. Иди сюда. Вот так.
— Безобразие, таю, как пластилин. А поскандалить? Неудержимо улыбаясь, Ника с раскаянием подумала о Пашке, что спал за стеной, о его словах, про сказку, которая досталась двоим. И раскрыла губы навстречу поцелую. Успеет она поругаться и обидеться.
А сказка, она такая хрупкая. Нужно ее беречь. И двое мудрых лежали, тихо смеясь, вместе храня свою сказку, не зная, что этим делают ее крепче алмаза.
Глава 21
Август медленно убредал прочь, волоча последний свой день, как истертую жарой, выбеленную тряпку. Завтра по календарю осень. Ника повела плечами, ощущая спиной грозное движение небесных сверкающих гор, удобнее перехватила в руке шлепанцы и побрела дальше, не поднимая ног из нагретой воды. Шла по щиколотку в прибое, маленьком, еле заметном, казалось, тоже пришибленным невиданным штилем. Ниточка белой пены медленно натекала на влажный песок и отступала обратно, обессилев. Надо бы носить темные очки, но привыкнуть к ним Ника не могла, дужки давили за ушами и нос потел, так что чесалась переносица. Потому очки болтались на груди, зацепленные за пуговку старой рубашки. Хорошо, что дом в Ястребинке почти опустел. Детей повезли в школу.
Будут еще гости, в сентябре, но их мало, тихие, гуляют сами по себе, и чаще всего даже не требуют приготовленной еды, обходясь купленными в поселке консервами. На пиратской веранде собираются только по вечерам, пить чай и общаться. Алена Дамочка получила заработанные деньги и снова воцарилась в деревенском магазине, рассказывая покупателям о зловещих проделках черного Кипишона. Ника тронула босой ногой копешку подводной травы, та мягко обволокла ступню. Вздохнув, Ника бросила на песок рюкзак и шлепки, положила сверху очки. И как была в шортах, рубашке и старой бейсболке, пошла в воду. Это теперь их с Пашкой традиция — если идут вместе, и если совсем жара — выкупаться в одежках, а после идти дальше, обсыхая. Но Пашка уехал, ему учиться. Ника все ждала, когда позвонит и расскажет, получилось ли поговорить с Марьяной. Но позвонил коротко, отчитался, что в институте все в порядке, приедет числа десятого сентября на пару-тройку дней, тогда и расскажет все.
Говорил с отцом, и она тогда спросила, ну что он там, как? Помня, как обругал ее Фотий за всякие с Пашкой проделки, не решилась спрашивать прямо, о Марьяне, подумала — скажет сам, если что. Не сказал. Значит, нечего было говорить. В воде было неприятно, как в остывшем супе. Стоя почти по горло, Ника пожалела о том, что задержалась в поселке. Пошла в магазин с утра, оставив Ястребинку на отдыхающих, ну и Фотий должен к обеду вернуться. А потом понесло ее смотреть на домик, купленный женихом Митей. Домик выкатывался кривеньким бочком на самый песок посредине поселка. Смешной, маленький, в два окошка под нахлобученной черепичной крышей. Но в просторном дворе вовсю кипела работа.
Блестящие потные мужики в драных штанах вколачивали металлические столбы, ворочали какие-то оцинкованные панели, тянули проволоки под камышовые стенки. Тростниковые, поправилась Ника, разглядывая суету.
И обрадовавшись, помахала рукой длинному и тощему, как нескладный кузнечик, Ваграму. Тот, перебирая худыми ногами, тащил охапку желтых стеблей. Диковато глянул на Нику и тут же охапку уронил, рассыпав под ноги матерящимся мужикам. Присел на корточки, опуская пылающее смуглое лицо. А Ника с раскаянием сбежала обратно к магазину, где оставила рюкзачок с буханками хлеба. Вроде и не задерживалась нигде, ну, выслушала еще один страшный аленин рассказ, и пошла к дому. А оказалось — уже полдень. Палящий стеклянный полдень. Вода бросала в глаза горсти колючих звезд. Ника прерывисто вздохнула и вдруг, покачнувшись, переступила босыми ступнями, нащупывая песок под водой. В голове загудело, толкая изнутри барабанные перепонки, в глазах злыми колесами закрутились черные круги. Медленно шла обратно, ничего не видя в мелькании черных спиралей.