— Иу-иу-иу, — проплакал голосок, подвизгнув в конце.
— Ах ты! — она качнулась, будто перевернувшись внутри. Рванулась из воды, расшлепывая пятками брызги. И заорала отчаянно, взрыхляя песок мокрыми ступнями:
— А ну не трогай! Скотина! Паша-а-а-а! Да Пашка же!!! Кто-то маленький продолжал плакать, фигура отворачивалась, сгибаясь и протягивая к беспомощному плачу страшные черные руки в широких рукавах. И Ника, оттолкнувшись ушибленной ногой от песка, тяжело прыгнула, топыря руки и сваливая скользкую, заскрипевшую под ее телом фигуру. Плюясь от веерами рассыпающегося вокруг песка, орала, дергая головой, — песок попал и в глаза:
— Не трррогай, гад! Сволочь! Я щас тебя! Пашка!!! Рука нашарила в песке костяную деревяшку, обломок легкого плавника, и, вцепившись в него, Ника воздела внезапное оружие над клеенчатым длинным плащом повергнутого в песок врага.
— Уйди! — закричал из-под капюшона насмерть перепуганный голос, — ты, уйди с меня! Вырываясь из-под Ники, черная фигура, отчаянно брыкаясь, тыкалась в песок, а плащ, сползая и натягиваясь, рвался на застегнутых пуговицах, открывая тощие коричневые ноги и перекошенную серую футболку.
— А… — сказала Ника, по-прежнему держа над головой обломок дерева, а другой цепляясь за капюшон дрожащими пальцами, — э? Враг хрипел, мотая головой.
— Уду-шишь же. Та уйди! И вдруг басом заплакал, сплетая голос с непрекращающимся тоненьким визгом. Ника выронила обломок, в ошеломлении глядя на смуглое лицо, перемазанное налипшим на мокрые щеки песком.
— Ва-грамчик? Ваграшка? Да ты…
— Ага-а! — грянул сверху грозный Пашкин голос. Стремительная тень пала на соперников, ястребом накрыла солнце, отпихивая Нику и заламывая ревущему мальчику тощую руку, выпростанную из рукава старого рыбацкого плаща.
— Ах ты, армянская рожа! Щас ты у меня! Ника, сидя на песке, затрясла головой, цепляясь за подол Пашкиной майки, скользнула пальцами по напряженной голени:
— Да не лягайся! Оставь. Смотри, ревет. Вскочив, оттащила Пашку, и оба встали, тяжело дыша и разглядывая скорченную фигурку.
— Нэ-эт, — басом провыл Ваграмчик, потягивая коленки к животу.
Плащ раскинулся по песку, будто рваные крылья летучей мыши.
— Не реву я! — но голос утонул в дрожащих захлебах.
— Ты чего это творил? — приходя в себя, удивился Пашка, — ты чего ваще? Я не понял? Это ты тут лазил, значит? Ника обошла собеседников и, нырнув в густую тень, наклонилась, встала на колени, протягивая дрожащие руки к маленькому плачущему комку. Пашка, танцуя от ярости, пинал лежащего мальчика в выпяченную задницу:
— Ну? Чего воешь? Попался, давай говори!
— Еврей! — вдруг, прервав рыдания, заявил поверженный Кипишон, и закрылся руками, выставляя голый острый локоть и локоть в черном блестящем рукаве.
— Чего? — от удивления Пашка прекратил пляску и уставился на Ваграмчика, — ты мне, что ли?
— Чего орешь, морда-морда, армянская морда, — тонко закричал враг, съеживаясь все сильнее, — а сам вот, еврей ты!
— Я помор! Пякка помор! А ты, мелочь пузатая…
— Паша! — Ника выступила из тени, прижимая к груди теплый комок.
Брови ее были нахмурены, уголок рта дергался, — заткнись, дай я. Ваграм опасливо вывернул голову, посматривая на грозную фигуру Ники над собой.
— Ваграм… Это кто? Ты зачем его сюда принес? Ты что хотел сделать, с ним? Пашка вытянул шею, обходя Нику, чтоб рассмотреть. Цокнул языком в удивлении. И так же грозно уставившись на Ваграма, подтвердил:
— Да! Ну-ка? Увесистый черный щенок с пестрым пятном на морде, удобно устроившись на руках Ники, уже не плакал. Смотрел вокруг бессмысленными глазами, шевеля толстыми лапами. Ваграм, перебирая руками по песку, сел, крутя шеей, потянул воротник плаща.
— Совсем задушила, — пожаловался с упреком, — а что, ну, мой собака, вам чего?