— Подарит он! То девочка оставила, что в августи была. Тута зацепочки, ей уже плохая, а мне в самый раз. Ника тихо вышла и помчалась в Ястребинку, уличать Пашку. Тот, темнея щекой со свежим синяком, заявил в ответ на ее причитания:
— А что? Вы тут все герои, а я чисто Фаня-щенок. Теперь гармония.
— Будет тебе гармония, вот скажу отцу, — погрозилась Ника, но говорить не стала, взамен вырвав у Пашки обещание торжественно плащ уничтожить. Они тогда втроем развели костер, прям на плитах. Ваграм сидел, сломив в коленках тощие ноги, в огромных глазах плясали костры.
Пашка швырнул скрипящий изорванный плащ в огонь. И тот завонял так страшно, что им пришлось спасаться на песок, с подветренной стороны, кашляя и вытирая слезы.
— Ну вот, — ворчал Пашка, — я только хотел исполнить балладу о призраке Кипишоне, ну никакой торжественности!
— Зато запах, — утешила его Ника, — еще неделю вся бухта будет вонять резиной. А Ваграм вздохнул, переворачивая страницу своей геройской биографии. И вдруг похвастался:
— А Ваграм это значит — стремительный тигыр!
— О! — удивился Пашка, и отпарировал, — а я вот — апостол. Ваграм хмыкнул с легким презрением.
— А я Ника-победа, — поспешно отвлекла его Ника.
— Да! — радостно согласился Ваграм.
— Тигыр, апостол и победа, — Пашка ухмыльнулся, и вдруг замолчал. И Ника снова поняла, как бывало у них все чаще, без сказанных слов — о Марьяшке подумал.
Покачавшись в воде, она отдохнула, и, опуская ноги в ясно ощущаемую глубину, медленно, экономя силы, поплыла обратно. Через неделю Митя Левицкий устраивает открытие своего летнего ресторанчика. Как он выразился, когда они с Васькой приезжали приглашать, — в тестовом режиме.
— Пару недель поработаем, все проверим и тогда уже до весны, — сказал важно, краснея круглым лицом, — хочу, чтоб в сезон сразу все пучком. И Василина закивала, не сводя с него синих очей под густо накрашенными ресницами. Ника тогда подумала, ну вот посидели бы вместе, все вместе. И — Марьяна. Вот было бы замечательно! Вода снова журчала у лица, становилась там, внизу, тугой, не хотела отпускать уставшие ноги. Фотий ругался, когда уплывала далеко, но так здорово качаться в огромной чаше воды, когда вокруг совсем никого. Ника снова легла, глядя в светлое небо и чуть пошевеливая ногами. В следующий раз нужно в ластах поплыть, но тогда она рискует увлечься и очнется где-нибудь в Таганрогском заливе на другой стороне Азова. Надо подумать о чем-то, чтоб не о расстоянии до берега, это помогает. И снова плывя, Ника думала о странной тетке Иванне, которую привез на блестящей иномарке молчаливый услужливый шофер. Тетка вылезла из машины, с рук ее тут же спрыгнула тощая дрожащая собачонка, увидела Степана и, заходясь пронзительным лаем, кинулась выяснять отношения.
— Ах ты, сволочь, — завопила тетка, и Нике вспомнилась баба Таня, Федьки Константиныча мать. Как и тогда, смачные эпитеты были не ей.
— Не трожь котика, мерзавка! Галатея, быстро к мами! И обращаясь к Нике, успокоила:
— Не волнуйтеся, погоняет и придет. Целый будет ваш котик.
— Это смотря кто еще кого погоняет, — ревниво встрял Пашка, выходя на крыльцо и с удивлением осматривая люрексовые волны и бархатные складки, блестящее припудренное лицо и кольца на толстых пальцах. Один палец поднялся, уставясь ему в грудь.
— Фотий? — грозно вопросила гостья. Пашка опешил и на всякий случай отступил.
— Вы ко мне? — Фотий вышел из ангара и встал рядом с Никой, вытирая руки. Гостья цепко оглядела пару и нахмурилась. Покачала головой, о чем-то размышляя, снова уставилась на Пашку, и тот независимо задрал подбородок. Приведя мысли в порядок, гостья с явным облегчением улыбнулась, показывая мелкие, с золотыми коронками по бокам, зубы.
— Ясно. Ну, значит так. Зовут меня Феодора Иванна, приехала я из…
— Иванна? — в голосе Пашки звучало восхищение. За крыльцом грозно орал Степан и мелко лаяла мерзавка Галатея.
— А знаешь, что ли? — польщенная Иванна поправила башню рыжих волос, сверкая кольцами и камушками в шпильках.
— Ха! Кто же в Симфе не знает Иванну! Да я…
— Ладно. Потом доскажешь. Мне нужно с Фотием поговорить. Толстенький палец встал торчком:
— Наедине! Фотий кивнул и направился к пиратской веранде, по пути свирепо лицом приказав Пашке — никаких шпионских штучек.
— Сын твой, что ли? — переваливаясь, Иванна взошла в распахнутые легкие двери, — а малая тебе жена, да? Двери захлопнулись, и из-за фестонов рыбацкой сетки сразу полилась невнятная негромкая беседа. А Пашка шепотом рассказывал Нике, о том, кто такая Иванна, властительница нескольких баров, где моряки, прилетая из дальних морей в симферопольский аэропорт, спускают, бывает, всю заработанную за год валюту. Уехала Иванна сразу, отказавшись от чая и прижимая к большой груди удовлетворенную общением Галатею. А Фотий скупо и коротко пересказал им ошеломляющие новости. О смерти Токая, о том, как таскали их в милицию. И что все, в конце-концов, разрешилось, но возвращаться Марьяна не захотела, ни в богатую квартиру, ни в бухту к прежней жизни. Живет где-то у подруги, работает в маленькой забегаловке на кухне, и попросила Иванну не трогать ее пока и никому ничего не говорить.