— Фотий, тут такое было ночью. Это Ласочка. Мы сейчас расскажем о приключениях. Ласочка выпрямилась, спуская ноги на пол, не отводя глаз от Фотия, поправила волосы. И вдруг улыбнулась какой-то змеиной улыбкой.
— Привет, Федор. Вот значит, где прячешься. Ника, обойдя мужа, встала у печки, с беспокойством глядя на то, как они держат друг друга взглядами.
— А вы что? Вы?
— Она что тут делает? — отрывисто сказал Фотий и резко потер небритый подбородок.
— Как невежливо, — пропела Ласочка, встала и, подойдя почти вплотную, подняла лицо к хмурому лицу Фотия, — при мне говоришь, будто меня тут нету. А лучше бы спросил, ну как твои дела, малыш? Ника вздрогнула, будто протяжные слова — резкая пощечина. Печка калилась, обжигая бедро, и она сделала шаг, почти уткнулась в мужа, отскочила, будто и об него боялась обжечься.
— Ну, как твои дела, Олеся? — тяжело спросил Фотий, — как попала сюда? Ласочка удовлетворенно улыбнулась и отступила. Вернулась к дивану, и снова забралась с ногами. Уютно усаживаясь, ответила светским легким тоном:
— Очень даже неплохо. А твоя жена, похоже, не в курсе, что мы хорошо знакомы. Ударение на слове «хорошо» превратило его в еще одну пощечину.
Ника повернулась и вышла, мимо удивленного Пашки, выскочила на крыльцо и пошла к воротам, опуская голову.
— Ника! — Фотий в два прыжка догнав, схватил за руку, и Ника, оскалясь, выдернула ее, ловя на плече спадающую куртку.
— П-пусти!
— Куда? Не пущу, конечно! Снова обхватил ее руками, как в клещи взял, приподнимая над землей.
— Пусти, — заорала Ника, брыкаясь и теряя сапог, — поставь! Ну! Не соображая от ярости ничего, клацнула зубами, пытаясь вцепиться в ухо Фотия, и тот резко вытянул руки, держа ее на весу. Заглядывая в побелевшее перекошенное лицо, сказал уважительно:
— Ого! И Ника вдруг сразу остыла. Ударом в голове хлопнуло воспоминание, как на свадьбе в Николаевке Настя кидается на хмурого Петрика, так же растопыривая пальцы, и поняла сейчас Ника — могла и убить, дай ей в руки что острое или тяжелое. Она обвисла в сильных руках и мрачно сказала:
— Поставь. Ворота. Я ворота, закрыть. Фотий молча опустил ее наземь. Она, качнувшись, как он недавно, прижалась к его груди, обхватила руками, как сумела дотянуться.
Утыкаясь в свитер, глухо сказала:
— Господи. Да как же сильно я тебя люблю. Убью ведь. И сяду.
— А Женька будет носить передачи, — в макушку ответил Фотий, обнимая ее плечи.
— Не обманывай меня, — попросила она, — никогда-никогда, ладно?
Мне ведь некуда деваться. Я не смогу. Чтоб он…
— Кто?
— Ж-ж. Женька. Чтоб он носил.
— Тебе сейчас рассказать? Она отклеила лицо от его свитера и оба одновременно повернули головы, к маленькому дому с Ласочкой-Олесей внутри.
— А ничего не было?
— Нет.
— Потом расскажешь.
— Да, моя Вероника.
За длинным ужином Ника все рассказала, а Ласочка ела молча и аккуратно, изредка взглядывая то на Фотия, то на нее — слегка удивленно, то на молчаливого Пашку, — тот не поехал в поселок, остался, перенеся дела на завтрашний день. Убрав со стола, посидели еще, Фотий задавал вопросы, постукивая пальцами по скатерти, Пашка на маленькой скамеечке притулился у печки, шерудя в углях кочергой.
Ника сперва хотела сесть рядом с Фотием, подвинув к нему стул, но увидела иронический быстрый взгляд Ласочки и разозлясь на всех и на себя в первую очередь, осталась у другой стороны стола. И только гостья безмятежно валялась на диване, согнув коленки и рассматривая абажур в ситцевых цветочках. Наскучив вопросами, встала и сказала Нике:
— Пойдем, перекурим. Ника покорно пошла, клянясь себе, что никаких вопросов задавать не будет. На крыльце, под низким и черным звездным небом Ласочка, затягиваясь сигаретой, сказала ей:
— Не дергайся. Ничего не было. Ну, пару раз на пляже потрепались, в Низовом, да в баре он мне коктейль покупал.
— Когда? — глухо спросила Ника, следя, чтоб сигарета не дергалась в дрожащих пальцах.
— А я помню. Когда? Ну, летом. В июле кажется. Я тогда с Токаем поругалась. Приехала одна, скучала. А тут смотрю, та-акой седой мачо, весь в мускулах. Думала закадрить. Она выжидательно замолчала. Ника упорно молчала тоже, в красных кругах перед глазами плыли картинки яркого лета, бар под камышовыми зонтиками, раздетая Ласочка, восхищенный взгляд Фотия. Высокие стаканы с цветной веселящей смесью.
— Не боись, он мне тогда нафиг не сдался, раскрутила на выпивку и ушла с Беляшом. Ну? Успокоилась? «А если б сдался, то…» гудели в голове язвительной медью слова, подписями к воображаемым картинкам. Ника зажмурилась, чтоб стало больно векам. Кашлянула, боясь говорить, вдруг голос пискнет и сорвется.