Рассматривая полки, читала новые ценники, что менялись чуть ли не каждый день. Иногда звонила мама и похоронным голосом пересказывала теленовости своими словами, перемежая пересказ охами и безнадежными пророчествами. Маму Ника успокаивала так, как саму ее успокаивал Фотий.
— Жизнь на потом не отложишь, Ника. Можно сесть в угол и закрыться руками. А можно что-то делать.
— А вдруг надо делать что-то другое? — в голове Ники крутились картинки очередей челноков с квадратными клетчатыми сумками, набитыми закупленной в магазинах мелочью — кипятильниками, утюгами, отвертками, которые они увозили в Турцию, меняя на кожаные куртки и дешевую обувь. То, что вся страна, казалось, кинулась в неловкий и нищенский бизнес, ее пугало больше, чем переделы границ и экономические программы, о которых вещали политики. Но Фотий пожимал широкими плечами, и жесткое лицо становилось каменным.
— Я всю свою первую жизнь мечтал об этой. Настоящей. Не мне кидаться в суету. Если мы все это переживем, Никуся, сама будешь удивляться — о, как оно было.
— А если… не переживем? — в такие моменты она чувствовала себя собственной мамой, но так страшно было — вдруг их мечта рассыплется, ведь, казалось, все против, растущие цены, полная беззащитность перед набирающим силу рэкетом.
— Что ж. Тогда поселимся в Низовом, в маленьком домишке, я буду рыбачить, а ты — кормить кур во дворе и сажать помидоры. Нормальная такая жена декабриста. А море никто ж не отменит. И степь. Потом ты, конечно, удерешь от старого Фотия, к себе в Южноморск, будешь с девочками по ресторанам гулять и найдешь себе нормального, успешного бизнесмена. Может, уедете с Женькой за границу. Улыбался, но смотрел серьезно. И она так же серьезно честно обдумала их запасное будущее. Кивнула.
— Моя мечта, помнишь? Она все еще в силе. А для нее бизнесмены не нужны. Ладно, посажу я тебе помидоры. Как жена декабриста. Забавным оказалось то, что Нину Петровну эта страховка вполне успокоила.
— Помидоры, — задумчиво проговорила она, когда Ника в отчаянии посулила ей жизнь в поселке, если «вот это все потратим и съедим, Веронка, и учти — больше у нас ничего нету», — огород… Веронка, мы, хотя бы, не умрем с голоду, это хорошо. Мне тут соседка Наташа обещала новый сорт картофеля, называется «синие глазки», прекрасный картофель, только с виду страшненький, но зато не зеленеет, и до самой весны вкусный. А молоко? Веронка, там у людей, наверное же, есть коровы?
— И козы, мам, — Нике стало смешно и одновременно грустно. Нина Петровна в больших сапогах и старой фуфайке гонит хворостиной стадо гусей, а те шипят, вытягивая змеиные шеи…
— И Женечка вырастет здоровеньким! Ты когда приедешь? Мы скучаем.
Правда, у нас очень плохо топят батареи, Веронка, мы дома ходим в пальто.
— Мам, ну включай обогреватель, хоть в комнате будет тепло. Или в кухне сидите, там газ, — Ника с тоской оглянулась на приоткрытую дверцу жаркой печки.
— Включаю. И все включают. Так что пробки выбивает почти каждый вечер и до полночи электрики копаются там. В этом. В щите, так называется? А газ совсем плохой, слабый, иногда даже чайник два часа никак не закипит. Мне рассказали, на Ветрах, в новом микрорайоне, так женщина угорела, насмерть. Легла спать и забыла выключить газ, а он вовсе потух. Вот и…
— Мам, я приеду. Фотий тут вам печку добыл, она страшненькая, но топится брикетами и на ней даже готовить можно. И газ — я ведь тебе оставляла денег, чтоб вы купили баллон. А ты до сих пор нет?
— Печку… — Нина Петровна впала в задумчивость, — а ее можно, печку такую? А вдруг нас оштрафуют? Ведь у нас же центральное отопление! И газ! А вдруг приедет ноль четыре?
— Тогда я подам на них в суд, — Ника крепче сжала в руке трубку, — морят вас холодом, и еще станут вякать насчет баллона и печки?
— Что ты такое говоришь? Какой суд, как можно — в суд? Слушать не хочу.
— Мама, завтра же, ты меня слышишь? Завтра же пойди к дяде Никите.
Отдай ему деньги, он привезет баллон! И плитку! У вас будет теплая кухня и горячая еда!
— Ну, я не зна-аю… — протянула Нина Петровна. После разговора Ника ушла в кухню, мрачно раздумывая о непонятной ей покорности матери. Они там в пальто! И печку если они с Фотием привезут, то сразу как Ника уедет, мама запихнет ее в угол и накроет старым покрывалом. Чтоб не дай боже никто не увидел — в квартире, где все удобства, ныне отмененные смутным временем, вдруг — своя печка. И что скажут соседи! За кухонным столом сидела Марьяна. Вытянув ногу в белой лангетке на щиколотке, перебирала крупу. Искоса глянула на сердитую Нику и снова уставилась в миску, показывая тугой пробор в черных волосах.