Приехали англичане. И австралийцы. Договора заключать на совместную научную работу. Хватились, а кого послать с хорошим знанием инглиша?
Гонза тут как тут. Теперь он нарасхват. Работает на иностранных судах, в городе два раза в году появляется, всех соберет, виски, мальборо, текила. И снова к берегам далекой Австралии. Ирке навез шмоток, не поглядел, что она замужем и второго родила. Слушай, а Никас твой, появлялся? Знает ведь, какая тут жопа, сыну помогает хоть?
— Помогает, — усмехнулась Ника, глядя, как за стеклом проплывают странно заснеженные южные сосны, облитые скудным светом редких фонарей, — а как же. Посылку прислал, один раз за полтора года, а в ней полсотни просроченных шоколадок, да мужские туфли сорок второго размера.
— Угу, на вырост.
— Мне пришлось вместо этого шоколада купить Женьке десяток нормальных, чтоб не отравился. Ходил, хвастался пацанам, вот мне папа прислал из заграницы. Да ну его. Фу.
— И не жалей своего мальчишку, — решительно заявила Тина, наваливаясь на плечо Ники при повороте, — у тебя Фотий, любому пацану счастье — такой мужик рядом. Чего смеешься?
— Ой! Да он Фотия боится. А вот за Пашкой ходит хвостом, глаз не сводит, рот открывает и губами шевелит, повторяет, значит, что Паша изрек. Потом бабушке пересказывает. Песнь о Пашке великолепном.
— Вы чего там без меня ржете? — Васька подпрыгивала на переднем сиденье, хватая водителя на рукав и показывая, как лучше подъехать к узкому длинному зданию «Джамайки», — подождите! Да я не вам, мужчина, я им вот! Подождите, не смейтесь пока, я тоже хочу!
Тихо-онечко и за кустики. Ну, чего вы встали? Я вам, вам про кустики!
Бар «Джамайка» внутри напоминал длинный вагон странного поезда.
Черные тяжелые столы равномерно ехали куда-то вдоль стен, разрисованных бронзовыми красавицами с пальмовыми листьями в руках и грудями, прикрытыми кокосовой скорлупой. Хотя, почему куда-то, подумала Ника, усаживаясь за стол в середине вереницы, что примыкала к глухой стене. Они едут к барной стойке… Далекая стойка мерцала цветными огнями, перекрытыми черными головами посетителей, оседлавших высокие табуреты. Светились импортные бутылки, сто раз отраженные в зеркалах, мигали фонарики цветомузыки. Ника проскользнула по скамье к самой стенке и, дернув шнурок, зажгла бра, увенчанное почему-то пластмассовым виноградом с резными листьями.
— А тут ничего, — радостно объявила Васька, плюхаясь на краешек скамьи и сваливая шубку поверх Никиной куртки, — Митя молодец, вон как все сделали. Надо его найти, поздороваться. И спросить, чтоб арендовать весь зал, это сколько ж будет стоить. В теплой прокуренной полутьме играла тихая музыка, мимо стола все время шли по широкому проходу к стойке и обратно парни в распахнутых кожанках, девчонки в длинных сапогах, бежали официанты в темно-красных рубашках с белыми галстуками. Тина снова села красиво, прикурила и, держа на отлете изящную руку, выдохнула дым, поплывший колечками под виноградной гроздью.
— Папа сказал, выбирай сама, — поделилась Василина гордо, — сказал, что денежку вовремя сменял. Но боится, вдруг снова цены поскачут, так что надо быстрее.
— Васинька, это ж на всю жизнь, — сказала Ника, — а ты все прыгаешь. Замуж бежишь, чтоб деньги не пропали? Васька моргнула накрашенными ресницами. Положила на стол маленькие руки, сжала переплетенные пальцы. Ответила, как обычно, преувеличенно шутовски:
— А чего на всю? Сбегаю замуж, не понравится и гуд бай америка оу!
Ты вот Куся, была жеж замужем? И не померла.
— Не хочу я тебе такого. Ты… а, ладно. Сама все знаешь. Она отвернулась, рассеянно разглядывая сидящих прямо и облокотившихся, и тех, кто навалился на стол, и тех, кто усаживался, смеясь, и вставал, чтоб под музыку потоптаться в широком проходе меж двух верениц столов. Народу было полно, и многие — видно по жарким лицам и блестящим в улыбках зубам — сидели не первый час. Нике вдруг тоскливо захотелось домой, там Женька играет на ковре, выкладывая отбеленные солнцем ракушки, привезенные с берега, а у стены калится неказистая, но ласковая печка. Нет возможности после ужина нырнуть в общую с Фотием постель, зато можно посидеть на диване, почитать с Женькой книжку, поболтать с мамой о картошке «синие глазки». А она тут. И дело даже не в том, что ей не хотелось выйти с девочками.
Очень хотелось, и узкие джинсики с серебристой искрой натянула с радостью и свитерок нежный пуховый надела, вертясь перед зеркалом.