Но унылый большой ресторан и воспоминания о Никасе подпортили настроение. И в Васькином чириканье услышалась ей натужность. А у Тины под глазами темные круги и в уголках губ еле заметные морщинки.
Всем нелегко. И этот бар. Снаружи лежала молчаливая пустая набережная, засыпанная мартовским нежеланным снегом под нехорошим желтым светом фонарей. А тут — жарко, тесно и много людей, чьи голоса сливаются в жужжание. Как-то тут… Ника передернула плечами. Как-то нехорошо… и если бы не Васькина инспекция в поисках места для свадебного банкета, уже уговорила бы девочек поехать домой.
— Митя! — закричала Василина, подпрыгивая и маша рукой, — Митя, а вот мы, вот! Митя подошел к столику одновременно с широколицым официантом в красной рубашке. Возвышаясь горой, кивнул, быстро оглядывая подруг и хмуро посмотрел на радостную Василину.
— Митя! Вот я пришла, я же хотела посмотреть, как вы тут. И пришла. Тот молча кивнул опять. И, поглядев на часы, серебряным пауком охватившие запястье, повернулся и исчез за спинами и лицами.
— Ого, какой стал, — удивилась Ника, — совсем вырос мальчик. А чего на тебя дуется?
— Коньяк, триста грамм, — диктовала Тина, — мидии? В сыре?
Прекрасно, три порции. Зелень. Сок, три стакана. Да, апельсиновый.
Василина, Никуся, может, бутылку ликера возьмем? Отлично. И сигарет, пачку пэллмэлл. Да что вы? Кофе в песке? Непременно! Официант ушел, и Тина прилегла на стол большой грудью:
— И кто-то же ходит сюда каждый вечер, а? Ну и мы разок гульнем. Ника не слушая, смотрела на Василину. А та, кусая тонкие губы, хмурилась, думая что-то свое. Вскочила, подпихивая шубку, чтоб не свалилась на пол.
— Вы сидите, я щас. Я приду. Скоро.
— Митя! — негодующий голосок съелся невнятным гомоном. Только мелькнули за чужими спинами и плечами пышно завитые кудри на светлом мохнатом свитере.
— Не разоришься, Никуся? — спросила Тина, — нам-то зарплату дали сразу за три месяца долг, чего ж ее хранить, все равно пропадут деньги. Если ты на мели, я заплачу. Ника покачала головой:
— Фотий мне выдал, специально, сходи, говорит, с девчонками. Тина, он же думал, мы в кафешке посидим, тортика сожрем. А тут как-то… Тина пожала плечами под синим шелком:
— Как везде сейчас.
— И народ какой-то. Не такой, как раньше. Откуда взялся такой народ, Тин? Всего-то за несколько лет? Высокий парень с мощными плечами, осклабясь, схватил за локоть блондинку с ярко наведенными глазами, и та засмеялась, валясь на его колени и отпихивая рукой в блестящих дешевых браслетах.
— Совсем ты одичала в своей бухте, Никуся. У нас тут разборки бывают, вполне убийственные. Калем, знаешь такого? Сперва полгорода под себя подмял и даже в горсовет баллотировался, а сам — бандит бандитом.
— Слышала. Я только слышала, что есть такой.
— Уже нету. У собственного офиса расстреляли, и его и двух мальчишек, телохранителей, значит. Делили город. На столе появлялись графинчик, тарелочки с салатом, красная с золотом пачка сигарет и высокие стаканы с густым соком. Тина замолкала, когда официант склонялся над столом и, дождавшись, когда уйдет, снова медленно рассказывала.
— Станкова не помнишь? Леха Станков, у ихтиологов работал. Ушел в рыбнадзор год назад. Почти сразу машину купил, иномарку. Кругом в кабаках сорил деньгами. Жену бросил, и завел себе, не поверишь — блондинку, на голову себя выше, ноги от ушей, только школу закончила. Потом исчез. Жена в розыск подала, хоть и не жили же вместе. А перед новым годом нашли его на Азове, прибило к берегу, и видимо, давно уж погиб.
— Утонул? Тина покачала головой, вертя в пальцах рюмочку:
— Без головы нашли.
— О господи.
— Говорили, связался с браконьерами, что краснюком промышляют.
Что-то там не поделили. Все страшно, куда ни глянь. Она улыбнулась подавленной Нике.
— Тем не менее, Никуся, видишь, живем. Даже сидим в баре и будем сейчас наслаждаться мидиями в сыре. Как это все умещается, в одно время, а?
— Жизнь не отложишь на потом, — повторила Ника слова Фотия и вспомнила, как сама когда-то кричала, топая и наступая на Атоса — когда потом, как это — жить потом? Ей стало душно и, ставя на скатерть ополовиненную рюмку, она поднялась, поправляя свитерок.
— Посмотрю, где там Васька застряла. Тина откинулась на спинку скамьи, улыбнулась мужчине, что сидел через проход по диагонали и смотрел, как они шепчутся. Мужчина улыбнулся в ответ. Ника пробиралась мимо столов, отводя локти стоящих и танцующих, улыбалась извинительно, кивала. Ресторанов она не боялась. Сколько их перевидали они с Никасом за годы супружеской жизни — в каждом порту обязательно, пару-тройку раз где-то сидели. Нельзя сказать, что Ника любила ресторанное веселье, но все же толпа и взгляды вздергивали, заставляя кровь бежать быстрее, смех становился звонче, глаза блестели ярче. Без мужа она в ресторанах бывала нечасто, наверное, все собственные рекорды побила во время своего памятного путешествия в Жданов, когда искала Никаса, а нашла Фотия. И теперь к привычному ощущению праздника прибавился острый холодок между лопаток — ее осматривали, оценивая, подмигивали и махали рукой, подзывая. И спрятаться было не за кого, если вдруг. В Бердянске, когда в кабак ее потащила Люда, ресторанные посиделки чуть было не закончились большими неприятностями. Но там был Фотий. А тут его нет. У стойки она огляделась, поместившись в пустое пространство меж двух высоких табуретов — на одном сидела молодая брюнетка и плакала, повисая на шее терпеливо стоящего рядом кавалера. Свободной рукой брюнетка тыкала в пепельницу длинную сигарету и с удовольствием затягивалась в перерывах межу всхлипами. На другом табурете плотно сидела чья-то широкая спина, и Ника за ней (как за каменной стеной — подумала, усмехнувшись), прижалась к стойке, чтоб подошедший бармен ее услышал.