Вздохнула успокоенно.
— Вот. Ты такая теплая.
— И что там, у кореша? — Нике вдруг захотелось погладить блестящие на макушке волосы, по которым бежал желтый блик от лампы под абажуром.
— А ты, может, знаешь его? Турончик кликуха.
— Нет. Я в деревне никого не знаю. Мы все время тут. Дела.
— А я знаю. Мне про вас Токай рассказывал.
— Кто? Белая голова приподнялась, поворачиваясь, на Нику уставился удивленный серый глаз:
— Токай, Макс. Ты что, Макса не знаешь? Ну, вы ребята даете… Она снова положила голову, почти упираясь носом в Никино бедро.
Одной рукой держа на ухе ватку, другой поелозила под шубой и обхватила хозяйку за талию.
— Ладно, проехали. Посидели мы хорошо. Сначала. У папки Турона винишко нормальное такое, не шмурдяк. Турончик нам бильярдную открыл свою. А когда поднажрались уже все, Сека стал его сеструху снимать.
Сопливая совсем, ей, наверное, шестнадцать. Я говорю, ты совсем дурак, что ли? Хочешь, чтоб тебя повязали? Ну и Турончик вступится, все же сеструха. А он та пошла ты. Мне, прикинь! Она помолчала выжидательно, но Ника молчала тоже, не зная, как к рассказу отнестись. Давно уже не сталкивалась она вот с этим. Еще с дискотечных своих времен, ну и позже, когда вдруг в городе к Никасу подходили его бывшие дружки. Тогда, стоя в стороне (Никас ее никогда им не представлял и не знакомил), она слышала краем уха новости, которые рассказывались примерно так же.
— А барышня тоже накушалась изрядно. Ну и решили покататься. Сека ее в нашу тачку затащил, и ржет, я впереди, а он ее там тискает на заднем сиденье. Ну, когда по степи гоняли, я повернулась и кой-что ему сказала. Шуба задрожала, Ласочка крепче прижалась к Нике, смеясь.
— И ей сказала тоже. Если б я только Беляшу, понимаешь, нормально, поржал бы и все. А тут решил меня повоспитывать. С-скотина. Вытащил из машины и по щеке. Потом за волосы. И… ухо. Зубами, вот сволочь.
Я вырвалась и как дернула от них. Упала, там склон какой-то, с травой. Скользко. Слышу, орет, выходи, сейчас порежу нахер. Ну, бухой совсем. А перепугалась, думаю, почикает ножом, и все, буду ходить с пописанной рожей. В общем, поорал, а потом слышу — уехали. Я встала и пошла. Побежала.
Она всхлипнула, цепляясь за Никино колено. Ватка упала, волосы свесились вниз.
— Шла, шла. Замерзла, как я не знаю кто. Сперва еще вино грело. А потом перепугалась совсем. Когда увидела дом, то побежала уже. Снег идет, а я ковыляю. Вы далеко. Дом виден, а знаешь, сколько по буеракам. Почти уже ползла. Ну, думаю, если нету никого, тут и помру. Замерзну. И прикинь, никто ж виноват не будет! Даже не сядет никто. Сека сволочь. Она заплакала, и Ника положила руку на гладкие волосы, погладила.
— Уже все. И ноги твои целы. А эти — Сека и Беляш, они уехали в город, думаешь?
— Сека, он Беляш и есть. Арсений Беляев, сволочь. У него кафешка на выезде, но то так просто. А сам он бензином торгует. И за сигаретами катается. Привозит коробками, продает блоками или ваще пачками. Бабкам. А те сидят, по штучке толкают. Бизнес. Ему давно б уже лавочку прикрыли, но за него Токай пишется. В одном дворе росли.
В Низовом у него тоже делишки. У Ники болела спина и шея, но Ласочка, прижимаясь, крепко держала ее обеими руками и все говорила, уже невнятно, путая слова.
— Черт! Мне нужно в корпус сходить, котел выключить. Я забыла. Ника аккуратно отцепила от себя тонкие руки, встала, одергивая свитер. Ласочка повернулась и поджала ноги, кутаясь в шубу.
— Все равно, холодно, — пожаловалась испуганно. В неярком свете узкое личико казалось совсем детским, серые глаза под сведенными светлыми бровями смотрели жалко и потерянно. Дрожали тонкие губы с размазанной в уголке помадой.
— А слушай. Я там сауну раскочегарила. Может, отвести тебя?
Полчаса побудешь в парилке и все как рукой. Бледное личико осветилось улыбкой.
— Да, да! — закивала, не отводя глаз от Ники, — пойдем, я хочу. И ты пойдешь, да?
— Я подожду, в холле. А то вдруг.
— Что вдруг? Твои должны приехать, да? Они где? В Южак умотали? Ника помялась. Ответила неохотно, краснея от того, что почему-то увиливает от полного ответа.
— Нет. Они по делам, тут недалеко.
— В Багрово, да? Серые глаза следовали за ее лицом, ловя каждое движение бровей и губ. И Ника, не сумев соврать под пристальным взглядом, кивнула:
— Да. В Багрово уехали.
— Ну! Если вечером уже, то оттуда часа три тащиться. Получается, даже если ночью поедут, то мы же успеем! Ника, давай, пойдем! Ника, удивляясь сама себе, быстро кивнула. Почему бы нет. Тем более, эта Ласочка только что вместо Вероники назвала ее настоящим именем, хотя его и не знала. Конечно, они успеют, часок посидят, а после она уложит ее спать. И поспит сама. Вдвоем совсем не страшно в большом дворе на краю огромной пустынной бухты, песок которой сейчас медленно завеивает тонким ночным снежком.