— Ох, Веруня, — Алена бросила в миску картошину с хвостом кожуры, — совсем мне что-то млявно. Аж сердце заходится.
— Корвалолу накапать? — Ника испуганно привстала, — наверное, жара. Может, пойдешь домой, Алена, или тут полежишь в теньке? До ужина я и сама справлюсь. А потом, когда оклемаешься…
— Потом-потом, — скорбно отозвалась могучая Алена, вытирая круглые щеки и промакивая потные пальцы подолом, — потом же вечер. И ночь. А идти как?
— Куда идти? — поняв, что помирать сейчас повариха не будет, Ника застучала ножом по пучку петрушки.
— Темно, — мрачно пояснила Алена, — и страшно.
— Да ты все лето ходила! — Ника скинула зеленое крошево в прохладную на вид эмалированную кастрюлю, — чего вдруг? Вопрос оказался к месту. Алена ногой отодвинула ведро, поправила русые пряди, заталкивая их под косынку. Небольшие глаза за валиками лоснящихся щек загорелись детским азартом.
— Такое место, нечистое. Видишь, какая жуть-от вокруг? — полная рука поднялась, плавно описывая радиус жути.
— Какая? — удивилась Ника и положила нож. Разговор становился интересным.
— А то не видишь! Жарища встала, такой не было еще. А все этот… — голос понизился до хриплого шепота, — черный ваш, кипишон. Ника прокашлялась, соображая.
— А-а-а! Ну, так… ну… а жара при чем тут?
— Так не было ж такой? И его не было! А сичас вот — есть! Алена победительно кивнула собственным аргументам и снова понизила голос.
— Бабки говорят, на дальнем пляжу пески ходят. Как дышут. Раз и в пляжу дырка. А поглядишь — нету ее уже. А еще из Багрова ехала машина и тырк-тырк встала. Так и стояли, а после завелась и поехала! Толстый палец возник перед Никой и покачался в горячем воздухе.
— Так бензина может мало, — попыталась воззвать к логике Ника. Но Алена была неумолима.
— А еще Партуха жену выгнал. Так кричали, ажно сын их убег до бабки, и там сидел. А после Партуха бежит по пляжу и орет убью убью а он же мирный мужик, ну выпьет и спать, а тут вон как завело его. И костина сука зайца загрызла, а сама чуть не сдохла, животом мучилась, а Костя за нее же денег плотил, аж до города ездил куплял, вроде у нас таки нету, нет, ну таких нету, конечно…
— Какая сука? — растерянно спросила Ника.
— Породистая, — удивилась Алена и снова убедительно сказала, — ты попомни, это все кипишон. Его дела. И как я по темноте пойду теперь? Ника вздохнула, подавленная бурной деятельностью призрака по имени Кипишон, и не сидится же ему — в такую жару ссоры устраивает и сукам порченых зайцев посылает. Дернул же ее черт за язык, в магазине.
— Так значит, жара тоже он? — уточнила. Алена торжественно кивнула.
— И часовню — тоже он?
— Чего? Церкву, что ли? А не знаю… — в голосе Алены послышалось нехорошее раздумье и Ника обругала себя за попытку пошутить. Если в местной церквушке чего случится, тоже зловещий Кипишон и его происки. Хорошо, хоть безголовых птиц больше не видела. А еще мальчишка Ваграм рассказывал про ягнят, которых тот «давит и кров пиет»… Нике стало душно и сердце нехорошо заныло. Она сочувственно посмотрела на Алену. Но та, поделившись страстями, сразу повеселела и, мурлыкая, снова ошкуривала картофелины. Закончив, Ника вышла во двор. Побрела в душ, время от времени с надеждой оглядываясь на белоснежные горы в полнеба. Но те, издевательски бугрясь, обходили монету солнца, и оно, выбеливая крутые выпуклости, жарило все сильнее, будто воздуха над степью не осталось вовсе. Душ принес небольшое облегчение. Буквально на те несколько минут, пока Ника запирала легкую дверцу, а мокрые волосы ерзали по остывшей спине. К тому времени, как она перешла двор, зной снова навалился, вжимая мокрую голову в плечи жесткой бескрайней ладонью. «Железный август» — вспомнилась ей строка из стихотворения, прочитанного Тиной, — железный август в длинных сапогах. Он именно такой! Вот бы тоже уметь так, сложить всего четыре слова, и в них все, что вокруг. По ступеням с пляжа поднимался Пашка, тащил на руке блестящие черные костюмы с желтыми и белыми полосками. Поджидая его, Ника увидела — в сторону поселка по прибою бредет женская фигурка. Ну да, очередная поклонница Пашки великолепного. Только что-то плечи опущены и голова поникла. Поругались. Или жара?
— Ночью сегодня опять убежишь? — спросила негромко, чтоб не услышала Алена. Пашка скинул ношу в тень под стену дома. Покачал головой.
Загорелое лицо было серьезным и будто недоумевающим.
— Не. А компот есть?