Ника уставила в мужа палец.
- Ты бегал рыть канаву? Черт, а я уже всех дамочек перебрала, все примеряла их. К тебе.
- Ревновала? – Фотий хлопнул рукой по столу и захохотал, - ну, вот же женский ум. Если муж ночью куда исчез, то обязательно в чужую койку?
- Ну, - независимо сказала Ника, - ну… ну, да. А что? А ты не ревнуешь, что ли?
- Ну, вас, - рассердился Пашка и встал, - я спать, завелись, ревнуешь, не ревнуешь… Ваграм, пошли, я тебе халабуду открою, чего шататься по степи ночью.
- Я не ревную, - свысока заявил Фотий, беря пирожок, - я думал, ты ходила канаву копать, для меня!
- Фу, какие вы неромантичные, - расстроилась Ника, - кошмар! Ваграм, не уходи с Пашей! А скажи лучше, ты для чего это все затеял? А? Только честно-честно скажи!
Мальчик, топчась у стола, замер, опуская голову. Все замолчали, с интересом ожидая ответа. Снаружи пели сверчки и тихо смеялись на верандочках у номеров сонные люди.
- Ладно, - сжалилась Ника, - не хочешь, иди уже.
- Нет, - сипло сказал Ваграм, и поднял лицо, оглядел всех черными глазами, - я скажу. Это такая любов.
Выставил перед собой смуглую ладонь, как бы пресекая возражения.
- Да! Любов! Я знаю, что ты женатая, что муж у тебя, но я все равно тебя полюбил! И буду!
Фотий, откидываясь на спинку стула, открыл рот. Пашка в дверях кашлянул и задержался. Ника моргнула глазами, в которых вдруг защекотало. Встала, бережно укладывая на теплое сиденье спящего Фаню и тот свесил крошечный толстый хвостик, чмокая во сне. Подошла к Ваграму и, беря его за плечи, расцеловала в горящие щеки.
- Ты мой герой! Спасибо тебе! А то видишь тут канавы сплошные с лопатами.
- Кстати о лопатах, - вспомнил Фотий, хмурясь, - а ты часом не в курсе, успел ли Беляш убежать? Или… Ты, Никуся, извини, что настроение порчу, но все же.
Ваграм прокашлялся, возвращаясь к реальности. Кивнул.
- Живой он. Дядя Фотий, я после, можно я после расскажу. Но он не придет уже.
Ночью, лежа рядом в постели, Ника и Фотий неожиданно поругались. Сперва обсуждали дневные события, смеялись и подшучивали друг над другом, вспоминали бедного Пашку, который снова успел к шапочному, вернее, к капюшонному разбору. А потом, когда Ника стала вслух прикидывать, куда бы в доме пристроить Ваграмчика, Фотий вдруг рассердился.
- Ника, не нужно. Я понимаю, ты хочешь, как лучше, но зачем дразнить мальчишку? Он будет ходить за нами хвостом, вздыхать.
- Ну и что? Он живет там у тетки глухой, никому не нужен. Как значит, Марьяшка попросилась, ты согласился. А если мальчик, то сразу нельзя?
- Нельзя, - упрямо ответил Фотий, - сама подумай. Ему пятнадцать. А мне старому пню, скоро полтинник будет. Зачем ты наверчиваешь сложностей?
- Так ты меня ревнуешь? – ахнула Ника, приподнимаясь и всматриваясь в загорелое темное лицо, - не крутись, ты меня ревнуешь к этому пацану? О-о-о…
- Спи уже.
- Нет, ты скажи! – в ее голосе вдруг зазвенели слезы, и Ника с ужасом почувствовала, сейчас истерически расплачется, непонятно от чего.
- Сказал, спи. – Фотий отвернулся, горбя спину.
И вдруг за распахнутым окном, прокашлявшись, благородный ломкий голос заявил:
- Не надо беспокоиться, дядя Фотий. Я сам не хочу. Я уйду, потому что, мне работа нашлась, и буду бармен. В новом баре, где вашей жены Ники подруга и друг. Я попросился и меня взяли. Спокойной ночи.
Тихие шаги прошлепали, удаляясь.
Фотий, шепотом выругавшись, вскинул большое тело, надавливая животом на Никины плечи, закрыл окно и свалился обратно, обнимая ее и притискивая к себе. Поцеловал в нос.
- Никуся. Ну, ты что? Устала, да? От всего устала. Не плачь. Ты не забыла, есть одна вещь, очень важная. Я тебя люблю, и ты моя-моя Ника.
Она сжалась в комок, подтягивая колени, чтоб уместиться целиком, чтоб вокруг был только Фотий, его руки, твердый живот, грудь с мерно стучащим сердцем. Упираясь теменем в подбородок мужа, пожаловалась вполголоса:
- Устала. А еще я очень люблю тебя.
- Да.
- А почему пякка?
- Что?
- Пашка орал. Когда они там национальный вопрос решали. Помор пякка, это как?
- А. Это прадед мой, он из Кандалакши, поморы губари, по-другому – пякка. Суровые, белобрысые, рыбу промышляли.
- О Господи. Так ты у меня пякка…
- Ага.
Глава 26
Синий опель стоял в пятнистой тени старых платанов. Дверцы распахнуты, и рядом, Ласочка с досадой нахмурила тонкие брови – незнакомый парень, низкий и очень широкоплечий, прислонился к облезлому стволу, хлопает себя по карманам светлых брюк. Новый шофер. Паршиво. Но ничего. Волосы она состригла и покрасила, но под черной короткой стрижечкой – все та же очаровательная Ласочка. Подойти, улыбнуться, что-то спросить, беря за пуговку белой рубашки… А когда вдалеке у ворот большого дома с разными балкончиками и цветной высокой крышей появится Токай, просто сесть, с улыбкой, на заднее сиденье. Токай ее сразу не выгонит, главное – успеть проскользнуть в машину на несколько минут раньше него, отвлечь быковатого шофера, чтоб сунуть руку в пакет и отвести рычажок до щелчка, на пробке пластиковой бутылки, набитой тем, что сочинил у себя в комнате отличник Димочка Быковский. А там… Всего-то десять минут продержаться, болтая с Токаем.