- Все равно умирать…
Через открытую дверцу ей были видны ворота во двор дома. Вот мелькнула там чья-то светлая рубашка, темноволосая голова за частым переплетом кованой решетки. Идет?
Время зачастило, подталкивая узкую руку с темными пятнами на пальцах и под ногтями. В голове все расслоилось. Краем глаза Ласочка видела шофера, что уже совал пачку в карман и притопывал, ожидая сдачи. С другой стороны, еще далеко, приближалась, сверкая в солнечных пятнах, белая рубашка на знакомых плечах. Такая походка, его походка, вальяжная, расслабленная. Тигр Токай, ее Токай и больше ничей.
Палец лег на маленький рычажок, укрепленный на грубо привинченных вместо пробки часах. Пришло время ее десяти минут…
И вдруг она вспомнила, так не вовремя, того соседа, из своих четырнадцати. Ей казалось тогда, он такой старый. Древний, замшелый. Сейчас ей столько лет, сколько было ему, когда не выдержал, схватил и обнял, шепча жарким шепотом умирающие слова.
Она топнула в резиновый коврик, прогоняя ненужное сейчас воспоминание. И с нарастающей паникой посмотрела на пустые колени. А где пакет? Сдвинула ногу. Цветной уголок торчал под передним сиденьем. Сердце ее глухо забилось. Шофер махал рукой, складывая бумажник. Гудели вокруг машины, орали птицы, кто-то смеялся и за углом трещал и визжал трамвай.
Рычажок. Она сделала это? Нет воспоминания. Вместо него вдруг мутной волной поднялось другое.
- Бахнет не сильно, - сказал Димон, аккуратно кладя на стол темную пластиковую бутылку, - но разнесет чисто в фарш. Поняла? Главное, под сиденье запихай, где сядет…
Фарш. И она будет фарш… куски мяса и обрывки кишок. В жарком мягком нутре машины, где у них был секс, горячий.
Токай уже подходил к машине, когда она, выскользнув с другой стороны, проплыла по тротуару, мгновенно теряясь в черных и солнечных пятнах, что разбрасывал огромный платан, под которым шли прохожие.
- Олег! – за ее спиной недовольно крикнул знакомый голос, - время!
Ажурные босоножки ступали, отсчитывая еще одно время. Рядом, обгоняя, шли люди, говорили или молчали. Ласочка отступила к другому дереву, что стояло в череде таких же спокойных гигантов, подвернула ногу, хватаясь за шершавый ствол в гладких пятнах. Пятна. Они вокруг. Всякие. И в ее голове тоже. Как можно было забыть, начала ли она свою новую жизнь? Прав был Токай – недотыкомка...
Проваливаясь каблуками в рыхлую землю, обошла дерево и встала, облизывая губы. Зачем ей фарш, если она даже не поймет, а началась ли эта жизнь? Нет. Не нужен фарш. Она не такая. Она вообще – не она. Даже шофер-идиот это понял.
И за секунду до полного кромешного отчаяния – ничего не сумела, не сделала, не справилась, - за стволом ахнуло, рявкнуло, ощутимо подвинув воздух, вернее, будто всосав его этим ахом, оставляя в дыре тишину.
Сердце ударило в грудь. Ласочка медленно сделала шаг. А на втором шаге тишина кончилась, и в дыру устремились женские вопли, крики мужчин, вопли сигнализации. Хватаясь за дерево слабыми руками, она выглянула. Моргнула, пытаясь разглядеть хоть что-то в скачущих пятнах и мечущихся фигурах. Чертово солнце! Чертовы люди. Кто-то пробежал мимо, с криком призывая милицию. Механически равнодушно выли сирены.
Неуверенно улыбнувшись, Ласочка отцепилась от дерева и подошла к самому краю тротуара. Вокруг суетились люди, вытягивая шеи и показывая руками. Она присмотрелась, нахмурившись. Опель стоял, все так же испятнанный солнцем и чернью. Ах, паршивый отличник Димон! Ну ладно… она знает, что ему сделать.
- Двое! – запричитал рядом женский голос, - ой, мамочки, тама двое в машини-то. И куска не осталось.
Мимо проехала скорая, нарядно сверкая белым и красным глянцем, торопилась, будто опаздывая на праздник.
- А машина почти и целая, - хмуро отозвался мужской голос, - все внутри. Каша.
- Разборки опять.
- Господи, да как жить-то? У меня Вадик тут в школу ходит же, как раз тут вот.
- А кто? Не слышали, кто? Это не Корыта ребята?
- Да хрен разбери. Колька говорит, шофер там бегал, стекло протирал. А Колька не местный же, не знает, ну менты вон едут уже.
Ласочка опустила лицо. Уголки рта подергивались, поднимаясь в неудержимой улыбке. Недотыкомка, говоришь? Ну-ну.
- Вам плохо? Толя, иди сюда, вон девочке плохо, помоги под руку.
- Ничего, - шепотом сказала Ласочка, ступая на тротуар дрожащими ногами, - ничего, спасибо. Я… - и она, никого не видя, извинительно провела рукой по животу.
Горячая влажная рука обхватила плечи. Толстуха в крепдешиновом платье, расталкивая толпу, отвела ее в тень под козырьком магазина.
- Ты не лезь. Не лезь туда. Господи, сама ж еще дите! Позвонить, может кому?