- Я без него не могу, - сказала Марьяна, отвечая на мысли Ники, - вот не смогу и все. Я поняла еще там, еще, когда все, вроде, хорошо. Испугалась. Потому что тогда надо все ломать, а разве же я ему нужна теперь? Мужчины такого не умеют выдержать.
- Много ты знаешь, про мужчин, - утешила ее Ника.
- Я его люблю. Это такое мучение. Хоть топись. Откуда я знала, что она вот такая – любовь? Дышать не могу, понимаешь? Жила, будто мне ногу отрезали. Вроде хожу, а не целая, без ноги.
- Ну вот, совсем ты у нас инвалид. И не дышишь, и без ноги, и еще утопленница…
- А тебе бы шутить, - ломким голосом сказала Марьяна и, наконец, заревела в голос.
Ника, обнимая трясущиеся плечи, с облегчением заплакала тоже. Так и сидели, ревя и шмыгая, тыкаясь друг другу в плечи мокрыми носами.
- С-совсем мы бабы с тобой, - всхлипнула Марьяна, вытирая ладонью лицо, и еще немножко отчаянно поплакала, уже цепляясь за Нику и тяжело вставая.
Когда медленно шли к Ястребинке, а море нежно сверкало, и солнце тянуло желтенькую предвечернюю дорожку по воде, грело им спины, укладывая под ноги длинные тощие тени, Марьяна сказала:
- У Иванны в парке бар, «Купидон» называется, там, на заднем дворе мангал. Угли такие, раскаленные. Мы с ней сидели, как с тобой вот сейчас. А фотки сгорели прям сразу, в конвертах, и высыпать не надо было.
- Вот и хорошо.
- Она думала, я деньги унесу, из квартиры. А я… я потом только паспорт свой взяла, в ментовке. А туда не стала приходить. Такая вот дурная.
- И молодец.
- Иванна тоже сказала так. Странно, да? И ничего совсем не спрашивала.
- Марьяш, мы тоже ничего не спросим.
- И Паша? – тоненьким голосом спросила Марьяна.
Ника даже согнулась внутри от отчаянной мольбы в этом беспомощном голосе. И взмолилась мысленно, Господи, да что же это такое, да ты уж дай им, я же просила! Дай этим щенкам, ну, пожалуйста!
Кивнула торжественно. Ужасаясь ответственности, что брала на себя, произнесла:
- Я тебе клянусь! Не спросит!
Девочка прерывисто вздохнула. И они поднялись по ступеням, туда, где Пашка гремел сковородкой на кухне, а Фотий сидел на крыльце, гладя меховой живот Степана. Рядом гулял по плитам Фаня, дрожал толстым хвостом и, время от времени присаживаясь, деловито писал, оставляя темные лужицы.
- Ой, - Марьяна присела рядом с Фаней и потрогала широкую спинку, - какой щен.
- Это Нику одарил новый поклонник, - рассмеялся Фотий, - ты много пропустила, сегодня за ужином узнаешь страшную историю черного Кипишона.
- Марьяна? – Пашка возник в дверях веранды, держа наперевес сковороду, - ты чего ту соль, вкусную, спрятала, что ли? Я тут все перерыл.
Девочка медленно встала, неловко проводя руками по платью, Ника отвернулась и зажмурила глаза, не имея сил смотреть. Выдохнула с облегчением, услышав знакомый, чуть насмешливый голос:
- Да есть одна тайная полочка. У тебя, прям под носом.
- Ну, покажи, что ли. Жрать охота, сил нет.
Они заговорили внутри, грохнула сковородка, видно, свалилась на ногу, - Пашка ойкнул и выругался. Ника подхватила на руки Фаню и села рядом с мужем, почти упала, прислоняясь к его плечу.
- Плакать будешь потом, – шепотом предупредил тот, обнимая за плечи, - потерпи.
- Я тебя люблю, - призналась Ника, - о-о-о, как же я тебя люблю. Даже больше, чем жареную картошку.
- Подожди, она пожарится, и ты сразу запоешь по-другому.
ЭПИЛОГ
Нина Петровна волновалась. Улыбалась напряженно, и тут же хмурилась, поправляя на Женьке футболку с крупной надписью маркером через всю грудь «Ястребиная бухта, дайвинг». Женька топтался, вежливо вырываясь.
- Ба, ну все уже. Ну, я пошел.
- А платочек? Женечка, будь хорошим мальчиком, понял? И слушайся дядю Фотия, когда скажет, то сразу домой.
- Меня Паша привезет, - сказал Женька, осторожно поглядывая на Фотия.
Тот кивнул. Ждал, прислонясь к двери и держа в руке ключи от машины.
Когда уселись в «Ниву» и выехали за ворота, Нина Петровна тихонько перекрестила пылящий след и, вздохнув, ушла в маленький дом.
Все уехали на открытие Митиного бара в Низовое. А она вызвалась остаться на хозяйстве. Корпус уже опустел, номера были убраны и закрыты. В маленьком доме по настоянию Нины Петровны протапливалась печка, иногда к вечеру, чтоб Женечка не простудился. Но на пиратской веранде, по углам крыши которой заботливо торчали четыре спицы громоотводов, величаво надувался выбеленный ветрами и солнцем парус, его еще не свернули на зиму. Нику и Марьяну Пашка утащил утром, после возвращался, ругаясь, за женским шмотьем, как он выразился, и Нина Петровна отдала ему сумку с платьишками и туфельками. А Фотий весь день крутился по хозяйству, и к закату, забрав Женьку, поехал в поселок.