- Фу! Я уже собралась бежать в Ястребинку, пешком. Где вас черти носили, мальчики? Я ужасно сердита!
- Ругает! – удовлетворенно сообщил Женька и задрал лицо к Фотию, - ну?
- Не, - возразил тот, - она ж не за то ругает! Проиграл ты, брат Евгений.
- Я? Неправда! Ты слушай, она щас еще будет!
- Я что-то не поняла? – Ника нахмурилась, глядя на радостные физиономии, - это вы меня тут обсуждаете, хором?
- Ругает! – засмеялся Женька, - мам, мы сломались! И еще мы чинились, а я делал костер. А еще мы ели сало, и жарили. Сперва жарили, а потом ели. И чай.
Музыка за спиной радостно гремела, мигали фонари и смеялись люди. Ника вклинилась между мужчинами, взяла в одну руку большую ладонь Фотия, в другую – маленькую женькину, и потащила обоих во двор.
- Тут у Мити в домике ванна, пошли скорее, умоетесь. А ругать я вас буду потом, дома. Нефиг ребятам портить праздник.
Через пятнадцать минут умытые и почищенные, они сидели за столиком и ели шашлык. Женька в десятый раз пересказал про чай и про сало, Фотий важно кивал. И когда через полчаса мальчик закунял головой, тараща слипающиеся глаза, сам увел его в маленький дом, а Ника осталась сидеть. Слушала, как удаляясь в шум, детский голос о чем-то важном говорит, и ему отвечает серьезный мужской.
Василина, поправляя волосы, церемонно встала, когда Митя, шаркнув и улыбаясь во весь рот, пригласил ее танцевать. И поплыла, откидываясь в его руках и отчаянно красуясь белым платьем в античном стиле, перевязанном под грудью витыми шнурками.
Ника уперла локти в стол и зевнула, с удовольствием рассматривая негустую толпу танцующих. Жалко, что нет Тинки, и хорошо бы тут была еще тетка Иванна с ее тявкающей Галатеей. А еще сидела бы тут Людмила из Николаевки, Тимоха со своей счастливо найденной Ленкой, и могучая Элеонора Пална. Пусть бы шебутной Гонза махал шампуром и рассказывал о дальних странах… Но, наверное, так не бывает, чтоб собрались все-все и сразу. И, наверное, этого и не нужно. Они все равно с ней, и уже никуда не денутся.
Марьяна тихонько отпивала из длинного бокала ликер, разминала в пальцах веточку мяты, поднося к точеному носу. И вдруг толкнула Нику локтем.
- Посмотри. Там, у стойки.
Та открыла затуманенные усталостью глаза.
Ярко освещенные белым светом, отраженным десятками зеркальных граней, на высоких табуретах, по сторонам от черной головы Ваграма, сидели отец и сын. Оба в серых штанах с карманами и черных футболках с короткими рукавами, открывающими круглые бицепсы. Пашка с лохматой светлой башкой, на которой отросшие волосы торчали в разные стороны, не желая ложиться ровно. И Фотий, с коротким ежиком пепельных, добела выгоревших за лето волос.
Увидев, что обе глядят на них, Пашка оскалился и что-то сказал отцу вполголоса. Тот улыбнулся. Ника заинтересованно смотрела, касаясь голым плечом плеча Марьяны.
И вдруг оба выпрямились, одинаково ставя ногу на приступку высокого табурета, медленно подняли руки с одинаковыми коктейлями, и манерно отсалютовав, опрокинули в себя яркую жидкость. В так музыке выхлебали, и одинаковым жестом сунув стаканы на стойку, одинаково ухмыльнулись, каждый – своей женщине.
Ника заулыбалась неудержимо. Смеясь и щуря глаза, в которых опять подозрительно защекотало, обхватила рукой плечо Марьяны
- Марьяша, - сказала в смуглое ухо прерывающимся голосом, - да не реви, а то я сейчас тоже. Опять.
Тихий октябрь укладывался спать, сонно шевеля морскую воду, бросая в мягкий воздух суетливых летучих мышей, и слушал, как под парусиновой крышей музыка перемешивается со смехом и разговорами. Все, как всегда, думал октябрь - водой, глубоким ночным небом, запахами осенних трав… Все, как всегда - идет и идет. И это – хорошо.
Елена Блонди
Керчь, октябрь-ноябрь 2013 года
Сконвертировано и опубликовано на http://SamoLit.com/